Десятое Сияние
Пощёчины милости
بِسْمِ اللّٰهِ الرَّحْمٰنِ الرَّحٖيمِ
يَوْمَ تَجِدُ كُلُّ نَفْسٍ مَا عَمِلَتْ مِنْ خَيْرٍ مُحْضَرًا وَمَا عَمِلَتْ مِنْ سُٓوءٍ تَوَدُّ لَوْ اَنَّ بَيْنَهَا وَبَيْنَهُٓ اَمَدًا بَعٖيدًا وَيُحَذِّرُكُمُ اللّٰهُ نَفْسَهُ وَاللّٰهُ رَؤُفٌ بِالْعِبَادِ
«Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!»
«В тот день всякая душа найдёт представленным то, что она сделала доброго и что она сделала злого. И захочет она, чтобы между ней и этим было великое расстояние. Остерегает вас Аллах от гнева Самого Себя, – поистине, Аллах милостив к рабам!» (Коран, 3:30).
Здесь разъясняется один из секретов этого аята, повествуя о пощёчинах милости, полученных моими братьями по служению Корану за ошибки и оплошности, допущенные ими по причине человеческих слабостей. И будет дано разъяснение относительно “цепочки” караматов, присущих служению Корану, а также относительно некой разновидности карамата Гавса Азама, который по воле Аллаха следит за этим святым служением и помогает в нём своей заботой и молитвой. Дабы после этих объяснений те, кто находятся в этом святом служении, серьёзно проявляли твёрдость в служении.
У этого святого служения есть три вида карамата:
Первый вид. В подготовке этого служения и в направлении к нему его служителей.
Второй вид. В устранении препятствий и в отводе от него зла вредящих, посылая им наказание.
Происшествий этого вида много и они очень длинные(*). Откладывая их на другой раз, расскажем о третьем, самом лёгком виде.
Третий вид. Когда искренне старающиеся в этом служении люди начинают терять усердие, то получают некую пощёчину и, просыпаясь, вновь берутся за своё служение. Происшествий этого вида более ста. И в тринадцати-четырнадцати из двадцати таких случаев были получены пощёчины милости, а в шести-семи – сильные удары.
ПЕРВОЕ. Это сам бедный Саид. Как только я терял усердие к этому служению и, говоря “зачем мне это нужно”, занимался делами, касающимися только самого себя, тут же получал пощёчину. И я убеждён, что получал её из-за небрежения служением. Потому, что какой бы целью я не обманулся, вопреки задуманному получал пощёчину. Другие мои искренние друзья тоже, если внимательно приглядеться, ради какой бы цели не пренебрегли этим служением, вопреки желаемому получали пощёчины милости. И это убедило нас в том, что эти случаи являются караматом служения Корану.
Например, этот бедный Саид: когда я в городе Ван занимался уроками истин Корана, во время инцидента с Шейхом Саидом мнительные власти абсолютно меня не трогали и не могли тронуть. Как только я, сказав “зачем мне это нужно”, подумал о себе и для спасения своей вечной жизни ушёл в обветшалое, подобное пещере место в горах Эрек, меня тут же беспричинно взяли и отправили в ссылку. Так я попал в Бурдур.
Там опять же, пока я занимался служением Корану – хотя в то время за ссыльными очень внимательно следили и каждый вечер нужно было являться на проверку – я и мои искренние ученики туда не ходили. Я ни разу не был на тех проверках и не знал тамошних властей. Губернатор той местности как-то пожаловался на меня приехавшему туда Февзи Паше. Тот ему ответил: “Не трогайте его, оказывайте уважение”. Сказать эти слова его заставила святость служения Корану. Как только во мне одержало верх желание спасти самого себя и думать лишь о своей вечной жизни, и я временно проявил слабость в служении Корану, сразу вопреки желаемому я получил пощёчину. То есть из одной ссылки я был отправлен в другую, в Испарту.
(*) Например: “Народная партия” (Halk partisi), в сравнении с притеснениями, вероломством и мучениями, причинёнными им ученикам Нура, в этом мире понесли ещё более тяжёлое наказание, испытали то же самое.
В Испарте я снова взялся за служение. Через двадцать дней, с напоминанием некоторых трусливых людей, говоривших: “Может эти дела не понравятся властям. Будет лучше, если ты будешь немного осмотрительнее”,– во мне вновь обрело силу желание думать только о себе. Я подумал: “Только бы народ не приходил ко мне”.– И вновь меня отправили уже в третью ссылку – в Барлу.
Как только в Барле я начинал расслабляться и думать лишь о самом себе, кто-нибудь из этих мирских змей и лицемеров нападал на меня. Я могу рассказать восемьдесят таких случаев, произошедших со мной за эти восемь лет, но, чтобы не утомлять читателей, на этом остановлюсь.
Братья! Я рассказал о пощёчинах, полученных мною. Если вы позволите и дадите добро, то расскажу и о пощёчинах, полученных вами. Не обижайтесь. Если кто-то обидчив, то я не стану упоминать его имени.
ВТОРОЕ. Мой младший брат и самый первый, самый высокий и преданный мой ученик – Абдульмаджид – имел в городе Ван красивый дом. Был учителем и жил в достатке. Вопреки моему желанию поехать на границу, в более плодотворное для служения Корану место, он по своему разумению, будто ради моей пользы, не стал содействовать тем, кто выступал с этой инициативой, не дал им своё согласие. Будто если бы я поехал на границу, то служение Корану не обошлось бы без политики и не осталось бы чистым, а также и его самого выгнали бы из Вана. Но вопреки его замыслу он наоборот получил пощёчину милости. Ему пришлось покинуть и Ван, и свой красивый дом, и свои родные края. Он был вынужден уехать в Эргани.
ТРЕТЬЕ. Являющийся очень важным звеном служения Корану – Хулуси Бей. Когда он приехал из Эгридира на родину, его окружило очень много вещей способствующих получению полного наслаждения мирским счастьем, а потому появились причины в некоторой степени ослабеть в служении Корану, относящемуся в некоторой степени только к иному миру. Потому что он и увиделся с родителями, которых давно не видел и вернулся в родные края и приехал туда, как почётный человек, в высоком звании. А потому этот мир ему заулыбался, показался прекрасным. Однако находящийся в служении Корану должен или сам обидеться на мирскую жизнь, или мирская жизнь должна обидеться на него. Дабы тот человек занимался служением со всей серьёзностью и искренностью.
Итак, хотя сердце Хулуси было непоколебимо, но, поскольку то положение толкало его к утрате рвения, он получил пощёчину милости. Целых два года некоторые лицемеры нападали на него, чем уничтожили его наслаждение этим миром. Заставили и мирскую жизнь обидеться на него и его – на мирскую жизнь. Тогда он обрёл полную серьёзность в исполнении своей духовной обязанности.
ЧЕТВЁРТОЕ. Это Мухаджир Хафиз Ахмед. Он расскажет сам:
“Да, я признаюсь, что в своём суждении, с точки зрения своей вечной жизни, я допустил ошибку в служении Корану. У меня появилось желание, которое могло принести послабление в служении вере, за что я получил милостивую, но сильную и искупительную пощёчину. Так вот: мой Учитель не был сторонником новых изобретений (*), а моя мечеть находилась с ним по соседству. Я размышлял следующим образом: наступают три благословенных месяца, если оставлю мечеть, то и я лишусь очень большого саваба и жители квартала привыкнут не читать намаз. Если не буду исполнять новые правила, то буду изгнан. И на основании этих рассуждений я пожелал, чтобы мой Учитель, которого люблю больше жизни, временно уехал в какую-нибудь другую деревню. Я не понимал, что если он поменяет место и уйдёт отсюда, то наступит временное послабление в служении Корану. И точно в то время мне досталась пощёчина. Я получил милостивый, но такой сильный удар, что три месяца не мог прийти в себя. Но, слава Аллаху, как со всей твёрдостью сообщил мой Учитель, мы можем надеяться на то, что каждая минута той беды обратится в целый день поклонения. Потому что та ошибка вышла не из-за какой-то неприязни, но чисто в отношении того, что я думал о своей вечной жизни”.
ПЯТОЕ. Это Хаккы Эфенди. Поскольку здесь его нет, то, как я говорил от имени Хулуси, так и от имени него скажу:
Когда Хаккы Эфенди как положено исполнял свою ученическую обязанность, пришёл один бессовестный глава уезда. Для того, чтобы не повредить своему Учителю и себе, он спрятал свои записи. Временно отказался от служения “Рисале-и Нур”. И тут же, в виде некой пощёчины милости, он был втянут в судебный процесс на котором его обязали выплатить тысячу лир. Целый год он ходил под этой тяжестью, пока не пришёл сюда. Здесь мы увиделись и, возвращаясь к служению Корану, он вновь занялся своей ученической обязанностью. Оснований для пощёчины не осталось, и он был оправдан судом.
Затем перед учениками появилась задача по переписыванию в новом виде Корана (Примечание). Часть этого дали и Хаккы Эфенди. Поистине, он взялся за это дело со всей ответственностью. Один джуз он написал прекрасно. Однако, считая себя вынужденным искать средства существования, он тайно стал работать в адвокатском бюро. И тут же получил ещё одну пощёчину, сломал палец, которым держал перо. Языком смысла ему было сказано: “Не бывать тому, чтобы этим пальцем писался и Коран, и адвокатские бумаги”. Поскольку мы не знали про его занятие адвокатурой, то удивились его пальцу. Затем стало понятно, что святое, чистое служение Корану не желает вмешивать принадлежащие ему безгрешные пальцы в другие дела. В общем так… Хулуси Бея я знаю, как самого себя, и говорил вместо него. То же самое и Хаккы Эфенди. Если ему не понравится, что я говорил за него, то пусть сам опишет свои пощёчины.
(*) То есть, Азан на турецком языке и тому подобные противоречащие Исламу нововведения.
Примечание: То есть в виде, демонстрирующем чудо его совпадений
ШЕСТОЕ. Это Бакир Эфенди. Поскольку его здесь нет, то, как я говорил от имени моего брата Абдульмаджида, в нём и в его преданности я также уверен, и, полагаясь на мнение и знание всех близких братьев, подобных Шамлы Хафизу и Сулейману Эфенди, хочу сказать, что Бакир Эфенди напечатал “Десятое Слово”. До выхода “новых букв” мы отправили ему для печати “Двадцать пятое Слово”, описывающее красноречия Корана. И мы написали ему, что, как отправили ему деньги, потраченные на печать “Десятого Слова”, также отправим и за это. Думая о моей бедности, Бакир Эфенди прикинул, что печать обойдётся примерно в четыреста банкнот и подумал, что Учитель не будет доволен, если он заплатит из своего кошелька, и тем самым обманул сам себя. Книги не напечатал. Что стало серьёзным ущербом для служения Корану. Через два месяца у него украли девятьсот лир, что стало милостивой, но сильной пощёчиной. Иншааллах, утраченные девятьсот лир приняли образ милостыни.
СЕДЬМОЕ. Это Шамлы Хафиз Тауфик. Он расскажет сам: «Да, признаюсь, что по незнанию и неправильному пониманию совершил то, что повлекло моё охлаждение к служению, за что я и получил две милостивых пощёчины. И у меня не осталось сомнений, что я их получил именно за это.
Первая. Слава Аллаху, мне была дарована способность писать по-арабски в виде, в некоторой степени подходящем для написания Корана. Учитель распределил Коран между нами, давая мне писать первые три джуза. Горячее стремление писать Коран отбило у меня желание к служению по записыванию и переписыванию набело «Рисале-и Нур». И я пребывал в неком горделивом состоянии, думая, что превзойду других товарищей, не владеющих арабским письмом. Даже когда Учитель сказал мне некоторые вещи относительно написания, я превозносясь, сказал нечто вроде: «Это дело оставьте мне, я его знаю и в уроках не нуждаюсь». И вот, по причине этой ошибки, я получил необычайную, не укладывающуюся у меня в голове пощёчину: я не смог угнаться за братом, меньше всех владеющим арабской вязью (то есть за Хусревом). И мы все были этому удивлены, но теперь поняли, что это некая пощёчина.
Вторая. Признаюсь, что два моих состояния не давали мне абсолютно искренне и чисто ради довольства Аллаха заниматься служением Корану. И поэтому я получил сильную пощёчину. А именно: в этих краях я являюсь чужестранцем, и пусть не будет воспринято как жалоба, но поскольку я не соблюдал самых важных правил Учителя, – бережливости и довольствования малым, – то живу в нужде. А также, поскольку я вынужден общаться с самолюбивыми и заносчивыми людьми, то – да простит Аллах – вынужден им льстить и лицемерить. Мой Учитель много раз предупреждал меня, напоминал и порицал. Но, к сожалению, я не мог избавиться от этого. Между тем, дьяволы из джиннов и людей использовали в своих интересах эту мою черту, противоречащую духу служения Мудрому Корану, а также она привносила некое отчуждение и холод к этому нашему служению.
Так вот, за этот свой недостаток я получил суровую, но, надеюсь милостивую, пощёчину. И мы не сомневаемся, что это наказание пришло именно из-за этого моего изъяна. Эта пощёчина такова: Хотя я уже восемь лет был и собеседником, и писарем Учителя, но не мог извлечь из “Рисале-и Нур” никакой пользы даже как восьмимесячный ученик. Нас это очень удивляло. И я, и Учитель искали причину такого положения. Теперь же мы твёрдо убедились в том, что истины Корана являются неким светом, сиянием. Они не могут соединиться с мраком фальши, низкопоклонства и унижения. По этому смысл этих светлых истин от меня отдалялся и казался мне чуждым. Молю Всевышнего о том, чтобы после этого Он дал мне искренность, соответствующую этому служению, и спас меня от лицемерия и подхалимства перед мирскими людьми. И прошу помолиться об этом моего Учителя и братьев».
полный недостатков
Шамлы Хафиз Тауфик
ВОСЬМОЕ. Это Сейрани. Этот человек был подобно Хусреву, влюбленным в «Рисале-и Нур» и смышлёным моим учеником. Однажды я расспрашивал своих Испартских учеников об их мыслях насчёт совпадений, являющихся важным ключом к тайнам Корана и к науке джифра. Все, кроме него, с полным воодушевлением поддержали это. Он же, поскольку имел другие взгляды и проявлял интерес к другим вещам, вместе с тем, что не поддержал этой темы, ещё и пожелал заставить меня отказаться от истины, которую я твёрдо знал. Написал одно письмо, которое меня серьёзно задело. «Ох!» – я сказал – «Кажется я потерял этого ученика». Хотя я хотел просветить его мысли, но примешалось ещё одно обстоятельство, и он получил свою пощёчину милости. Около года прождал в одном уединённом месте (то есть в тюрьме).
ДЕВЯТОЕ. Это Старший Хафиз Зухту. Этот человек, будучи как-то неким главой учеников Нура в Агрусе, не удовлетворяясь духовной славой этих учеников, избравших своим принципом следование Высокой Сунне и избегание нововведений и, желая заработать некое положение в глазах мирских людей, взялся за преподавание серьёзных нововведений. Совершил ошибку, полностью противоречащую нашим принципам. И получил ужасную пощёчину милости. Оказался замешанным в происшествии, покрывшем позором его род. Однако, к сожалению, этот тяжёлый инцидент коснулся и Младшего Хафиза Зухту, хотя он совсем не заслуживал пощёчины. Может, Иншааллах, этот случай, как некая полезная хирургическая операция, спасёт его сердце от любви к миру и поможет ему полностью отдаться Корану.
ДЕСЯТОЕ. Это некто, по имени Хафиз Ахмед (Да смилуется над ним Аллах). Этот человек два-три года похвальным образом занимался переписыванием «Рисале-и Нур» и черпал из него для себя пользу. Затем мирские люди воспользовались одной его слабостью и то его воодушевление пропало. Он сошёлся с мирскими людьми, надеясь, что благодаря этому он избежит их вреда, заставит их слушать себя, обретёт некое положение и найдёт легкость в получении средств существования, являвшихся у него тогда скудными. Итак, за апатию к служению Корану и нанесение ему вреда, возникшего в результате этого, он получил две пощёчины. Первая: наряду с его скудными средствами существования, у него прибавилось ещё пять иждивенцев, и его уныние ещё более укоренилось. Вторая пощёчина: Этот человек, который в отношении чести и достоинства очень чувствителен и не может вынести критики и возражений даже одного человека, сам того не зная, был использован некоторыми коварными людьми в качестве прикрытия и его репутация была полностью испорчена, он потерял девяносто из ста процентов доверия и девяносто человек из ста настроил против себя. И так далее… Пусть Аллах простит его, может это, Иншааллах, приведёт его в чувство и он частично вернётся к своей обязанности…
ОДИННАДЦАТОЕ. Не написано, так как может это не понравится тому человеку.
ДВЕНАДЦАТОЕ. Это преподаватель по имени Галиб (Да смилуется над ним Аллах). Да, этот человек преданно и почтительно занимался переписыванием начисто «Рисале-и Нур» и при этом сделал очень много, не робея ни перед какими трудностями. Он часто приходил, с полным воодушевлением слушал и делал рукописные копии. Затем за плату в тридцать лир заказал себе полные рукописные сборники «Слова» и «Письма». Целью его было распространить их у себя на родине и просветить своих земляков. Затем, вследствие некоторых мыслей он этого делать не стал и положил книги в сундук. Тут же произошёл один неприятный инцидент, в результате которого он целый год испытывал горе и тоску. Вместо нескольких официальных противников, которые бы появились у него из-за распространения книг, он приобрёл гораздо больше жестоких и бессовестных врагов, а также потерял некоторых друзей.
ТРИНАДЦАТОЕ. Это Хафиз Халид (Да смилуется над ним Аллах). Он расскажет сам:
«Да, признаюсь, когда я горячо принимал участие в размножении рукописных копий книг, издаваемых нашим Учителем на пути служения Корану, в мечети нашего квартала появилась свободная должность имама. Под влиянием своих старых знаний, желая надеть чалму, я временно послабел в этом служении и неосознанно отошёл от него. Но, вопреки желаемому, получил пощёчину милости. Несмотря на то, что восемь-девять месяцев я исполнял обязанности имама и вопреки многократным обещаниям муфтия, как это ни удивительно, но чалму надеть я так и не смог. И у нас не осталось никаких сомнений в том, что эта пощёчина милости досталась мне именно за эту оплошность. Я был для Учителя и собеседником, и писарем. С моим отходом, в отношении записывания ему пришлось перенести некоторые трудности. Ну, как бы там ни было, всё же, слава Аллаху, мы осознали свои недостатки и поняли, насколько священным является это служение. И обрели уверенность в том, что за нашими спинами стоит такой, подобный ангелу-хранителю учитель, как Шах Гейляни».
наислабейший из рабов Аллаха
Хафиз Халид
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ. Это три маленьких пощёчины, полученных тремя Мустафами.
ПЕРВЫЙ. Мустафа Чавуш (Да смилуется над ним Аллах) – восемь лет он следил в нашей маленькой мечети за печкой, за керосином и тому подобным, вплоть до спичек. И даже, как мы узнали позже, восемь лет покупал керосин и спички за свой счёт. Без какого-то особо необходимого дела он не опаздывал на намаз с джамаатом, особенно в ночи на пятницу. Затем мирские люди, воспользовавшись его наивностью, сказали ему: “Одному из писарей сборника «Слова» – Хафизу – будут предъявлены претензии на счёт его чалмы. Пусть он временно откажется от того, чтобы тайно произносить Азан. И ты скажи ему, пусть добровольно снимет чалму, пока к нему не применили силу». Мустафа не знал, что для него, как для человека с высокой душой, является весьма нехорошим делом сказать кому-то, находящемуся в служении Корану, чтобы тот снял чалму. И он передал их слова.
В ту ночь я во сне видел, что Мустафа Чавуш с грязными руками вошёл в мою комнату вместе с мирскими чиновниками. На другой день я у него спросил: «Мустафа, с кем сегодня ты встречался? Я видел тебя с грязными руками между чиновниками». Он сказал: «Ох! Староста мне сказал такие-то слова, «передай – говорит – писарю», я и не знал, что за ними стоит».
И в тот же день он принёс в мечеть около литра керосина. Небывалый случай, но в тот день двери в мечеть остались открытыми, и маленький козлёнок забежал внутрь. После пришёл один старый человек и, приняв за воду, взял кувшин с керосином, чтобы отмыть грязь, оставленную тем козлёнком возле моего намазлыка. Желая навести чистоту, расплескал этот керосин по всей мечети. Удивительно, но запаха он даже не почувствовал. Значит, эта мечеть, языком своего состояния сказала: «Нам твой керосин не нужен. Из-за оплошности, которую ты допустил, я его не принимаю»,– и для того, чтобы показать это, не дано было тому человеку почувствовать запах. И даже на той неделе он, как ни старался, не смог успеть к джамаату на намаз в ночь на пятницу и на несколько других намазов. Затем, после серьёзного раскаяния и мольбы о прощении, он обрёл свою прежнюю чистоту.
ДВА ДРУГИХ МУСТАФЫ. Это мой ценный, прилежный и важный ученик из Кулеону, по имени Мустафа и его очень верный и преданный друг Хафиз Мустафа (Да смилуется над ними Аллах). После праздника, чтобы мирские люди не устроили нам неприятностей и не убавили тем самым наше рвение в служении Корану, я отправил им сообщение, чтобы они пока не приходили, а если всё-таки придут, то пусть приходят по-одному. Однако, они в одну из ночей пришли сразу втроём, намереваясь, если позволит погода, уйти перед рассветом. При этом небывалым образом ни Мустафа Чавуш, ни Сулейман Эфенди, ни я, ни они не вспомнили об осторожности, забыли о ней. Каждый из нас, надеясь на других, поступил неосмотрительно. Перед рассветом они ушли. И два часа их непрерывно хлестала такая буря, что я побоялся за них и подумал, что им от неё не спастись. До сих пор ещё этой зимой такой бури не бывало и ни за кого я так сильно не переживал. Затем, в наказание за неосторожность, я хотел отправить за ними Сулеймана, чтобы он узнал, всё ли с ними в порядке. Но Мустафа Чавуш сказал: «Если он пойдёт, то тоже потеряется. Тогда и мне нужно будет пойти на его поиски. А за мной придётся идти Абдуллаху Чавушу». – После этих слов мы сказали: «Уповаем на Аллаха»,– и стали ждать.
Вопрос. Бедствия, выпавшие твоим близким друзьям, ты называешь пощёчинами, считая их неким упрёком за апатию к служению Корану. Между тем люди, которые питают истинную вражду к вам и к служению Корану, ходят в добром здравии и благополучии. Почему друзьям достаются пощёчины, а враги оставляются в покое?
Ответ. По смыслу:
اَلظُّلْمُ لَا يَدُومُ وَالْكُفْرُ يَدُومُ
«Несправедливость не продолжается, но неверие – продолжается».
– оплошности друзей являются некой несправедливостью в отношении служения, а поэтому быстро наказываются. Они получают пощёчины милости и, если разум на месте, то просыпаются.
Враги же выходят против служения Корану и препятствуют ему, что исходит уже от заблуждения. Их осознанные или неосознанные нападки переходят в разряд безбожия. А поскольку неверие продолжается, то большинство их быстро своего наказания не получает.
Подобно тому, как наказания за мелкие преступления даются в районах, а большие преступления передаются в крупные суды. Так и за маленькие оплошности верующих людей и близких друзей, для того чтобы быстро их очистить, наказания частично даются в этом мире. Грехи же заблудших настолько велики, что наказания за них не умещаются в эту короткую мирскую жизнь. И поэтому, как того требует справедливость, они препоручаются Великому Суду в вечном мире и поэтому большей частью, здесь наказания они не встречают.
Так что, в благородном хадисе:
اَلدُّنْيَا سِجْنُ الْمُؤْمِنِ وَجَنَّةُ الْكَافِرِ
«Этот мир – тюрьма для верующего и рай для неверующего.»
также указывается на вышеупомянутую истину. То есть, поскольку за свои грехи этот верующий частично получает кару в этом мире, то он (этот мир) является для него местом наказания, и по сравнению с его счастливым вечным миром, он словно некая тюрьма и ад. Неверующие же, поскольку из ада они не выйдут и так как награду за свои благодеяния они частью получают здесь, а расчёт за их великие грехи откладывается, то, по-сравнению с их вечным миром, этот мир является раем. Иначе же, духовно, с точки зрения истины, верующий намного более счастлив в этом мире, нежели неверующий. Словно вера этого верующего обретает в его душе образ некого духовного рая, неверие же неверующего разжигает в его сути некий духовный ад.
سُبْحَانَكَ لَا عِلْمَ لَنَٓا اِلَّا مَا عَلَّمْتَنَٓا اِنَّكَ اَنْتَ الْعَلٖيمُ الْحَكٖيمُ
«…Пречист Ты! Мы знаем только то, чему Ты нас научил. Воистину, Ты – Знающий, Мудрый» (Коран, 2:32).
* * *
.