ШЕСТНАДЦАТОЕ ПИСЬМО
بِسْمِ اللّٰهِ الرَّحْمٰنِ الرَّحٖيمِ
اَلَّذٖينَ قَالَ لَهُمُ النَّاسُ اِنَّ النَّاسَ قَدْ جَمَعُوا لَكُمْ فَاخْشَوْهُمْ فَزَادَهُمْ اٖيمَانًا وَ قَالُوا حَسْبُنَا اللّٰهُ وَنِعْمَ الْوَكٖيلُ
Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. “Тем, которым говорили люди: «Вот, люди собрались против вас, бойтесь их!» – но это только увеличило их веру, и они говорили: «Достаточно нам Аллаха, Он – Прекрасный Доверенный!»” (Коран, 3: 173).
Удостоившись смысла аята: فَقُولَا لَهُ قَوْلًا لَيِّنًا “И скажите ему слово мягкое…” (Коран, 20:44). это письмо не написано сурово.
Оно представляет собой ответ на вопрос, явно или неявно исходящий от многих.
[Отвечать на него мне не приятно, и я этого не желаю. Все, что есть у меня, я связал с упованием на Всевышнего Творца. Однако, поскольку меня не оставили в покое в моем мире и состоянии, и моё лицо повернули в сторону этого мира, то языком не “Нового”, а “Прежнего Саида ”, и не ради себя, но ради того, чтобы своих друзей и свои “Слова” (Рисале-и Нур) избавить от сомнений мирских людей и их притеснений, я вынужден объяснить в пяти пунктах и друзьям, и мирским людям, и властям истинное положение вещей.]
ПЕРВЫЙ ПУНКТ.
Меня спрашивают: “Почему ты ушёл из политики и абсолютно не проявляешь к ней интерес?”
Ответ. Девять-десять лет назад “Прежний Саид ” отчасти вошёл в политику. Говоря: “Может, посредством политики я послужу религии и знанию”, – понапрасну утомился. И увидел, что этот путь является сомнительным и сложным, и для меня – излишним. А также он препятствует необходимому служению и представляет для него опасность. На нём много лжи и есть вероятность, не зная, оказаться неким инструментом в чужих руках. И входящий в политику становится либо сторонником, либо противником. Если быть сторонником, то, поскольку я не чиновник и не депутат, политика для меня будет излишней и бессмысленной. Ведь во мне нет необходимости, чтобы я просто так вмешивался. Если же я войду в политику как противник, вмешиваться придётся либо идейно, либо силой. В идейном плане во мне необходимости нет. Потому что все проблемы ясны, каждый знает их, как и я. Попусту болтать языком – бессмысленно. Если же буду выражать своё противостояние силой и созданием инцидентов, тогда возникает вероятность ради сомнительной цели совершить тысячи грехов. Из-за одного пострадают многие. И если из десяти есть одна-две вероятности самому войти в грехи и обречь на них невинных, то моя совесть принять этого не может. А потому “Прежний Саид”, вместе с сигарой, отказался от газет, политики и политически-мирских разговоров. Твёрдым свидетельством этого является то, что с того момента я восемь лет не читал и не слушал ни одной газеты. Если кто-то может доказать обратное, то пусть выйдет, скажет. Между тем, до этого “Прежний Саид” читал, наверное, по восемь газет в день. И вот уже пять лет, как за мной внимательно следят. Между тем, у такого, как я, вспыльчивого, бесстрашного и ни с чем не связанного человека, который, по правилу:
اِنَّمَا الْحٖيلَةُ فٖى تَرْكِ الْحِيَلِ «Настоящая хитрость – в отказе от хитростей.» самую большую хитрость нашёл в бесхитростности, не то, что за восемь лет, но даже за восемь дней не останется никакой скрытой мысли. Если бы у меня была охота и желание вмешаться в политику, то, не оставляя нужды в изучениях и обысках, она прогремела бы подобно пушечному снаряду!
ВТОРОЙ ПУНКТ.
Почему “Новый Саид” так сильно избегает политики?
Ответ. Чтобы сомнительным, бессмысленным и излишним одним-двухлетним вмешательством в мирскую жизнь не пожертвовать усилием и приобретением более чем миллиардов лет жизни вечной. А также он приложил все усилия, чтобы отдалиться от политики ради самого важного, самого нужного, самого чистого и праведного служения вере и Корану. Потому что думает: Я старею, сколько лет ещё проживу – не знаю. В таком случае, для меня самое важное дело – это трудиться ради вечной жизни. Самым первым средством, нужным для её обретения, и ключом к вечному счастью является вера, значит нужно усердствовать ради неё. Однако, в отношении знания, шариат меня обязывает служить людям, чтобы принести им какую-либо пользу, а потому желаю совершать это служение. Но это служение будет касаться или общественной и мирской жизни, что не в моих силах. Да и в бурное время качественно совершить его невозможно. А потому, оставив эту сторону, я предпочёл сторону служения вере, являющейся самой важной, самой нужной и благополучной стороной. Для того чтобы истины веры, которые открылись мне, и духовные лекарства, испытанные мною на самом себе, довести до других людей, я оставил эти двери открытыми. Может быть, Аллах примет это моё служение и сделает его искуплением моих старых грехов. И выступать против этого служения, кроме изгнанного сатаны, нет права ни у кого, будь то верующий или неверующий, верный или безбожник. Потому что безверие на другие вещи не похоже. В насилии, распутстве и великих грехах ещё могут быть какие-то злосчастные дьявольские наслаждения. Однако в безверии же абсолютно никакого наслаждения нет. Лишь сплошные горечь, мрак и мука.
Итак, даже сумасшедший может понять, насколько будет противоречить разуму и мудрости, каким будет сумасшествием, если такой, как я, не имеющий никаких связей, одинокий и вынужденный искать искупления своих прежних грехов человек, на старости лет, оставит своё святое служение вере и свои старания на пути обретения бесконечной вечной жизни, и бросится в бессмысленные и опасные политические игры.
Но если же вы скажете: “Почему служение вере и Корану запрещает тебе политику?” Я отвечу так: “Каждая из истин веры и Корана представляет собой некий алмаз, и если бы я был испачкан политикой, то в отношении этих, находящихся в моих руках алмазов, человек, который может быть введён в заблуждение, будет думать: “А не политическая ли это пропаганда для того, чтобы обрести сторонников?” – и будет смотреть на эти алмазы, как на простые стёкла. А в таком случае, своим занятием политикой я совершу несправедливость по отношению к этим алмазам, все равно, что стану занижать их цену. Итак, о мирские люди! Зачем вы боретесь со мной? Почему не оставите меня в покое?”
Если скажете: “Порой шейхи вмешиваются в наши дела. Тебя тоже иногда называют шейхом!”
Я же отвечу: Господа! Я не шейх, я – ходжа. В подтверждение этого скажу: если бы за четыре года моего пребывания здесь я наставил на тарикат хоть одного человека, тогда бы ваши сомнения имели право на существование. Наоборот, каждому приходящему ко мне я говорил: “Вера нужна, Ислам нужен! Сейчас не время тариката”.
Если скажете: “Тебя называют Саидом Курди, может у тебя есть националистические идеи. Это нам не подходит”.
На это отвечаю: “Господа! Всё, что написано “Прежним” и “Новым Саидом ” – перед вами. Показываю это свидетельством того, что, по твёрдому повелению: اَلْاِسْلَامِيَّةُ جَبَّتِ الْعَصَبِيَّةَ الْجَاهِلِيَّةَ “Ислам искоренил невежество национализма” (Кешф’уль Хафа 1:127). поскольку национализм и расизм являются некой разновидностью заразы Европы, я с давних пор смотрел на них, как на смертельный яд. Европа забросила эту заразу в Исламский мир, дабы тот раскололся, разделился и подготовился к тому, чтобы его проглотить. Мои ученики и все, кто общались со мной, знают, что я с давних пор старался излечить эту болезнь. А поскольку это так, эй господа, почему вы притесняете меня по малейшему поводу? Все равно, что из-за ошибки одного рядового на востоке наказывать другого рядового на западе, лишь потому, что он тоже солдат. Или за преступление некого торговца в Стамбуле, арестовать некого лавочника в Багдаде, лишь потому, что он тоже связан с торговлей. Так, на каком основании вы притесняете меня из-за каждого события, произошедшего в мире? Какая совесть это позволяет? Какая в этом есть польза?”
ТРЕТИЙ ПУНКТ.
У думающих о моем состоянии и покое моих друзей, удивляющихся тому, что я терпеливо молчу в ответ на все несчастья, есть такой вопрос: “Как ты терпишь все эти тяготы и лишения? Ведь ты с давних пор был очень вспыльчивым и гордым, не выносил даже самого ничтожного оскорбления?”
Ответ. Послушайте два маленьких рассказа и найдите в них ответ на ваш вопрос.
Первый рассказ. Два года назад один начальник беспричинно сказал в моем отсутствии презрительные оскорбления в мой адрес. Затем об этом сообщили мне. Около часа я был подвержен влиянию нрава “Прежнего Саида ”. Затем, по милости Всевышнего, в сердце мне пришла истина, которая избавила меня от тоски и побудила простить того человека. Эта истина такова:
Я сказал своему нафсу: если те недостатки, о которых он оскорбительно высказался, принадлежат мне и моему нафсу, то пусть Аллах будет им доволен за то, что он сказал о моих изъянах. Если сказанное им – правда, то это подталкивает меня к воспитанию моего нафса и помогает мне избавиться от гордыни. Если же это ложь, то помогает мне избавиться от неискренности и от его основы – от лживой славы. Да, со своим нафсом я не примирился, потому что его не воспитал. Если кто-то скажет или покажет мне скорпиона, ползущего по моей шее или груди, то я должен не обижаться, а скорее радоваться.
Если же оскорбления того человека относятся к моим качествам служителя веры и Корана, то это меня не касается. Препоручаю его Хозяину Корана, использующему меня на службе (Корану). Он – Ази́з (Великий), Хаки́м (Мудрый).
Если же он сказал это чисто для того, чтобы побранить меня, оскорбить и подорвать мою репутацию, то это тоже ко мне не относится. Поскольку я ссыльный, пленный, нахожусь на чужбине, и мои руки связаны, а значит, защита моего достоинства принадлежит не мне. Скорее это является делом надзирающих за мной властей этого села, района и области, чьим гостем я оказался. Оскорбление пленного касается его хозяина, в руках которого тот находится, он его защищает. Поскольку реальность такова, то сердце моё успокоилось. Я сказал:
وَاُفَوِّضُ اَمْرٖٓى اِلَى اللّٰهِ اِنَّ اللّٰهَ بَصٖيرٌ بِالْعِبَادِ
“…Я вверяю своё дело Аллаху. Воистину, Аллах видит рабов!” (Коран, 40:44).
и посчитал, что этого происшествия не было, забыл о нем. Однако, к сожалению, позже выяснилось, что Коран не простил того человека…
Второй рассказ. В этом году я услышал об одном происшествии. И хотя я услышал о нём лишь в общих чертах и после того, как оно случилось, однако со мной стали обращаться так, словно я был серьёзно с ним связан. Вообще, переписку я не веду, если и что-то пишу, то очень редко, лишь для того, чтобы объяснить какому-либо другу один из вопросов веры. Даже своему брату за четыре года написал одно-единственное письмо. И мало того, что я сам себя изолировал от общения, ещё и мирские люди изолировали меня от него. В неделю я лишь один раз мог повидаться с пару друзьями. Из гостей же, приходящих в село, лишь один-два в месяц, одну-две минуты виделись со мной ради какого-либо вопроса, касающегося Иного Мира. В этом состоянии разлуки с родиной я здесь чужой, одинокий, ни родственников у меня, ни близких, нахожусь в селе, в котором такие, как я, на жизнь себе зарабатывать не могут, отрезан от всего и от всех. И не смотря на то, что у себя на родине я получил удостоверение имама и проповедника, и четыре года (да примет Аллах) был имамом в мечети, которую сам восстановил четыре года назад, в прошлом благословенном Рамадане я не смог ходить в мечеть. Мне даже пришлось иногда читать намаз одному и лишиться двадцати пяти савабов намаза с общиной.
Итак, в ответ на два этих выпавших на мою долю происшествия, я так же, как на действия двухлетней давности против меня того чиновника, проявил терпение и выдержку. Иншааллах, буду продолжать в том же духе. И я думаю так: Если все эти притеснения, давления и тяготы, идущие на мою голову со стороны мирских людей, имеют место из-за моего ущербного и полного недостатков нафса, то я им это прощаю. Может быть, благодаря этому мой нафс исправится, и это станет для него искуплением грехов. В гостинице этого мира я видел много радости, если увижу немного и страданий, то всё равно буду благодарить Творца. Если же мирские люди притесняют меня за моё служение вере и Корану, то защищаться от этого – дело не моё. Препоручаю их Великому Всемогущему Всевышнему (Азиз-и Джаббару). Если же они желают отвратить от меня всеобщие симпатии, чтобы разрушить мою безосновательную ложную славу, являющуюся причиной неискренности, то за это им спасибо. Потому что, как я считаю, для такого человека, как я, удостоиться общественных симпатий и обрести в народе славу очень вредно. Те, кто общается со мной, знают, что я не желаю уважения к себе. Даже одного своего важного и ценного друга я, наверное, пятьдесят раз порицал за его чрезмерное почтение в мой адрес. Если же их желание меня опорочить, уронить в глазах общественного мнения и уничтожить касаются истин веры и Корана, переводчиком которых я являюсь, то это бесполезно. Потому что звезды Корана за завесой не спрячешь. Закрывший глаза лишь сам не видит, видеть другим он не помешает.
ЧЕТВЁРТЫЙ ПУНКТ.
Ответ на несколько рождающих сомнения вопросов.
Первый. Мирские люди мне говорят: “На какие деньги ты живёшь? Чем ты зарабатываешь? В наших краях нам не нужны те, которые лениво сидят и живут за счёт труда других!..”
Ответ. Я живу за счёт бережливости и благодати. Кроме своего Всевышнего Кормильца (Раззака) я никому ничего не должен, и я решил, что ни перед кем в долгу не останусь. Да, человек, который в день тратит один-два гроша, никому не задолжает. Объяснять этот вопрос я совершенно не желаю. Говорить об этом с мыслями, напоминающими о гордыне и высокомерии, мне очень неприятно. Но, поскольку эти мирские люди спрашивают меня в таком подозрительном виде, то я скажу: С самого детства я сделал правилом своей жизни не брать у людей ничего (даже закят) и не получать жалования (лишь по принуждению друзей я был вынужден принять жалование, когда один-два года работал в Управлении Шейх-уль-Ислама, но и эти деньги я, в духовном смысле, вернул народу), и ради мирских нужд не становиться никому обязанным. Мои земляки и знающие меня люди в других местах знают об этом. За эти пять лет, проведённые мною в ссылке, многие друзья прикладывали большие усилия, вынуждая меня принять их подарки, но я не принимал.
Если спросят: “Тогда на что ты живёшь?” То я скажу: “Я живу с благодатью и благосклонностью Всевышнего”. Хотя мой нафс достоин всяких оскорблений и предательств, однако, в отношении пропитания, как чудо служения Корану, я удостаиваюсь благодати, являющейся Божественным даром. По смыслу аята: وَ اَمَّا بِنِعْمَةِ رَبِّكَ فَحَدِّثْ “О милости твоего Господа возвещай” (Коран, 93:11). в виде некой духовной благодарности я расскажу несколько примеров благодати, оказанной мне Всевышним. При этом я боюсь, что вместе с духовной благодарностью дадут о себе знать некие гордыня и неискренность, которые станут причиной прекращения этой благодати. Потому что горделивое объявление о скрытой благодати становится причиной её исчезновения. Однако другого выхода нет, я вынужден рассказать об этом.
Итак, первый пример. Уже шесть месяцев я живу одним мешком пшеницы, из которого вышло тридцать шесть булок хлеба. И он до сих пор не пуст, в нем ещё есть зерно. Когда закончится оно – не знаю (Примечание).
(Примечание): Его хватило на год
Второй. Во время этого благословенного Рамазана лишь из двух домов мне отправили угощение, и оба раза я от него заболел. Из чего я понял, что пища других мне не дозволена. В остальное время, в течение всего Рамазана, по сообщению и свидетельству благословенной семьи, ухаживающей за мной, и её хозяина – моего преданного друга Абдуллаха Чавуша, мне было достаточно трёх булок хлеба и одного килограмма риса. И этот рис закончился только лишь через пятнадцать дней после Рамазана.
Третий. В горах, мне и моим гостям, одного килограмма сливочного масла хватило на три месяца, при том, что мы каждый день ели его с хлебом. Даже как-то ко мне пришёл один благословенный гость по имени Сулейман. У меня закончился хлеб, и у него тоже. Была среда, и я ему сказал: “Иди, принеси хлеб”. На расстоянии двух часов от нас не было ничего, где можно было бы взять хлеб. Он сказал: “Хочу в ночь на пятницу вместе с тобой молиться на этой горе”. Я сказал: تَوَكَّلنَا عَلَى اللهِ «Полагаюсь на Аллаха.» “Оставайся”.
Затем, безо всякой причины и без всякого умысла мы, прогуливаясь вместе, поднялись на вершину одной горы. В кувшине у нас была вода, и было немного чая и сахара. Я сказал ему: “Брат, сделай немного чаю”. Он занялся этим делом, а я сел под одним кедром, смотрящим в глубокое ущелье, и с сожалением подумал: “У нас есть лишь один заплесневевший кусок хлеба, которого нам двоим хватит только на этот вечер. Что мы будем делать два дня, и что я скажу этому чистосердечному человеку?” – и когда я раздумывал об этом, вдруг, словно кто-то повернул мою голову, я повернулся и увидел: на вершине кедра, среди ветвей лежит и словно смотрит на нас большой каравай хлеба. Я воскликнул: “Сулейман, взгляни! Всевышний дал нам пропитание!” Мы взяли этот хлеб и увидели, что его не тронули ни птицы, ни дикие животные. Однако на эту гору уже двадцать-тридцать дней не поднимался ни один человек. Этого хлеба нам двоим хватило на два дня. И когда мы его уже доедали, снизу пришёл с хлебом праведный Сулейман, бывший последние четыре года моим верным и преданным учеником.
Четвёртый. Это пальто, которое на мне, я купил семь лет назад в поношенном виде. За пять лет на одежду, белье, носки и башмаки я израсходовал четыре с половиной лиры. Благодати, бережливости и милости Всевышнего мне хватило.
Так вот, есть ещё много чего, подобного этим примерам, и ещё многие аспекты Божественной благодати. О большинстве из них знают жители этого села. Однако, не подумайте, что я говорю об этом из гордости, нет, просто я вынужден. И не думайте, что какая-то причина лежит в основе этой благодати. Все эти блага – это или угощение для приходящих ко мне моих искренних друзей, или некий подарок для служения Корану, или благодатная прибыль от бережливости, или же приходящее в виде благодати пропитание живущих у меня четырёх кошек, совершающих зикр “Йа Рахим, Йа Рахим” (О Милосердный, о Милосердный), я же лишь пользуюсь им. Да, если внимательно прислушаешься к их печальному мурлыканию, то разберёшь, что они выводят “Йа Рахим, Йа Рахим”.
Речь зашла о кошках, и припомнилась курица. У меня есть одна. Этой зимой она, словно яичная машина, каждый день, за очень редким исключением, приносила мне из сокровищницы милости по одному яйцу. А однажды принесла два. Я удивился и спросил у друзей: “Разве такое бывает?” Они сказали: “Наверное, это некий подарок Всевышнего!” И у этой курицы был один маленький цыплёнок, вылупившийся летом. В начале благородного Рамазана эта маленькая курочка начала нестись. И это её благословенное состояние не оставило ни у меня, ни у помогающих мне друзей никаких сомнений в том, что оно является неким даром Аллаха. И она начала нестись сразу, как только перестала нестись её мать, не оставила меня без такого продукта, как яйца.
Второй подозрительный вопрос. Мирские люди говорят: “Как же мы поверим тебе, что ты не станешь вмешиваться в нашу жизнь? Если мы дадим тебе свободу, может, ты начнёшь это делать. Как мы узнаем, что ты не лукавишь? Может ты, показывая себя отрёкшимся от мира, обманываешь нас и лишь внешне у людей ничего не берёшь, а делаешь это скрыто?”
Ответ. Многим известное моё поведение и состояние двадцать лет тому назад в Военном Трибунале и раньше, ещё до Независимости, а также моя защита в том Трибунале, носящая название “Аттестат двух школ бедствия”, твёрдо показывают, что я провёл жизнь не опускаясь не то, что до обмана, а даже до самой обыкновенной хитрости. Если бы хитрость имела место, то за эти пять лет было бы какое-либо льстивое обращение к вам. Ведь хитрый человек заставляет себя любить, не стесняется и постоянно старается обмануть и ввести в заблуждение. Между тем, я не опустился до самоунижения даже перед лицом самых ужасных нападений и критик в мой адрес. Сказав “Уповаю на Аллаха”, отвернулся от мирских людей. Да и тот, кто познал Иной Мир (Ахират) и раскрыл суть мирской жизни, если у него есть разум, не разочаруется и не вернётся обратно бороться за этот мир. Спустя пятьдесят лет, ни с чем не связанный, одинокий человек не пожертвует своей вечной жизнью ради одного-двух годов мирской болтовни и шарлатанства. Если и пожертвует, то значит он не хитрый, а просто глупый дурачок. От глупого дурачка какая может быть опасность, чтобы с ним бороться.
В отношении же сомнения в том, что внешне я отказался от мира, а внутренне желаю его, то по смыслу:
وَمَٓا اُبَرِّئُ نَفْسٖٓى اِنَّ النَّفْسَ لَاَمَّارَةٌ بِالسُّٓوءِ
“Я не оправдываю свой нафс, ведь нафс побуждает к злу” (Коран, 12:53).
я не оправдываю свой нафс, мой нафс тянется ко всему плохому. Однако разумный человек не найдёт никакой выгоды в том, чтобы в этом тленном мире, в этой временной гостинице и во время старости этой короткой жизни, ради маленького наслаждения разрушать свою вечную, постоянную жизнь и своё бесконечное счастье. Поскольку любой обладатель разума и сознания поймёт невыгодность этого, то мой подверженный страстям нафс, хочет он того или нет, но следует разуму.
Третий подозрительный вопрос. Мирские люди говорят: “Ты нас любишь, или нет? Одобряешь? Если любишь, то почему обиделся на нас и ни во что не вмешиваешься? Если же ты нас не одобряешь, то ты – наш противник, а мы своих противников давим!”
Ответ. Если бы я любил вас и ваш мир, то я не отошёл бы от него. Ни вас, ни ваш мир я не одобряю. Однако не вмешиваюсь. Потому что у меня другие принципы, другие вещи наполняют моё сердце, и они не оставили там места для мыслей о чем-то ещё. Ваша обязанность – смотреть на руки, а не в сердце! Потому что, если руки не вмешиваются в желаемые вами управление и безопасность, то какое вы имеете право, будучи абсолютно не достойны, говорить: “Пусть нас полюбит и сердце!..” Если вмешаетесь в чувства сердца, то… Да, так же, как я среди этой зимы желаю и жду весны, однако не в силах её привести. Также я желаю и улучшения состояния мира, молюсь об этом и хочу, чтобы мирские люди исправились, однако приказывать не могу. Потому что это не в моих руках. И попытаться изменить что-то на деле я тоже не могу. Потому что это и не входит в мои обязанности, и нет у меня на это сил.
Четвёртый подозрительный вопрос. Мирские люди говорят: “Мы уже столько повидали горя, что у нас ни к кому доверия не осталось. Как же нам быть уверенными в том, что если у тебя появится возможность, ты не будешь вмешиваться в угоду своих желаний?”
Ответ. Вместе с тем, что предыдущие пункты дали вам уверенность… И когда я у себя на родине, среди родственников и учеников, среди слушавших меня людей, во время волнительных событий не вмешивался в ваш мир, а теперь в чужих краях, будучи одиноким чужеземцем, слабым, бессильным, всеми силами обращённым к Иному миру, изолированным от общения и переписки, лишь вдалеке нашедшим себе нескольких друзей из людей веры, остальных же воспринимающий, как чужих, и они тоже все видят в нем чужака, если в этих условиях такой человек, как я, станет бессмысленно и опасно вмешиваться в ваш мир, то он должен быть дважды глупцом.
ПЯТЫЙ ПУНКТ:
Касается пяти маленьких вопросов.
Первый. Мирские люди мне говорят: “Почему ты не приспосабливаешься к основам нашей культуры, образу нашей жизни и форме нашей одежды? Значит ты наш противник?!”
Я же говорю: “О господа! По какому праву навязываете мне основы вашей культуры? Ведь вы сами, словно лишив меня всех гражданских прав, пять лет незаконно держите меня в деревне, отрезав от всякого общения и переписки. Хотя всех ссыльных вы оставили в городах вместе с друзьями и родственниками, а затем выдали им документы, меня же беспричинно изолировали и – за исключением нескольких человек – не даёте мне повидаться ни с одним земляком. Значит, не считаете меня принадлежащим к вашему народу и гражданином этой страны. Как же тогда навязываете мне законы вашей культуры? Обратили для меня этот мир в тюрьму, а ведь человеку, находящемуся в тюрьме, такие вещи не предлагают. Вы закрыли для меня двери этого мира, я же постучал в двери мира иного, милость Всевышнего мне их открыла. Как можно человеку, находящемуся у дверей Иного мира навязывать запутанные основы и обычаи этого мира?! Когда дадите мне свободу и, вернув на родину, восстановите меня в моих правах, тогда можете требовать соблюдения ваших принципов!..”
Второй. Мирские люди говорят: “У нас есть официальные структуры, которые обучают законам религии и истинам Ислама. По какому праву ты занимаешься распространением религии? Будучи приговорённым к ссылке, вмешиваться в эти дела у тебя права нет”.
Ответ. Правда и истина не могут быть монополизированы. Как можно монополизировать веру и Коран!? Вы можете установить некую монополию на свои мирские законы и правила, однако к истинам веры и основам Корана нельзя подходить, словно к мирскому делу, официально и за плату. Скорее сияние истины этих тайн, являющихся Божественным даром, можно обрести лишь с искренним намерением, посредством отречения от мира и страстных наслаждений. Да и ваша официальная структура, когда я был у себя на родине, назначила проповедником. Я принял эту должность, но от жалования отказался. У меня есть удостоверение имама и проповедника, с которым я могу заниматься этим делом в любом месте, потому что моя ссылка была незаконной. И поскольку ссыльные реабилитированы, то действие моих прежних документов продолжается.
Во-вторых. Истины веры, о которых я пишу, адресованы непосредственно моему нафсу. И я не призываю всех. Но те, чьи души нуждаются, а сердца ранены, ищут эти лекарства Корана и находят. Лишь одну брошюру, касающуюся воскресения из мёртвых, я, ещё до выхода новых букв, издал для получения средств на проживание. Прежний несправедливый губернатор, настроенный против меня, полностью изучил её. Однако не найдя никакого повода для критики не смог к предъявить какие-либо претензии.
Третий. Для того, чтобы угодить мирским людям, глядящим на меня с подозрением, некоторые мои друзья внешне от меня отворачиваются и даже критикуют. Между тем хитрые мирские люди объясняют эти поступки не преданностью им, а неким лицемерием и нечестивостью, и дают оценку негативного характера.
Я же говорю: “О мои друзья по Иному миру! Не отворачивайтесь и не бегите от моего служения Корану. Потому что, по воле Всевышнего, от меня вам вреда не будет. Если допустим и придёт беда, или меня будут притеснять, то вы, отрекаясь от меня, спастись не сможете. Таким поведением вы ещё больше заслужите наказания и несчастья. Да и что случилось, что вы впадаете в такую мнительность?”
Четвёртый вопрос. Во время пребывания в этой ссылке я вижу, что некоторые люди, попавшие в трясину бахвальства и политики, смотрят на меня, как на сторонника или соперника. Будто я тоже, подобно им, связан с мирскими течениями.
“О господа! Я принадлежу течению веры. Против меня течение неверия. С другими течениями я не связан. Те из них, которые работают за плату, наверное, считают себя в некоторой степени заслуживающими прощения. Однако тот, кто бесплатно, из гражданских чувств занимает по отношению ко мне пристрастное, противоборствующее положение, мешает мне и притесняет, тот совершает очень серьёзную ошибку. Потому что, как уже было доказано раньше, с мирской политикой я абсолютно не связан. Всё своё время и всю свою жизнь я посвятил только лишь истинам веры и Корана. А поскольку это так, то человек, который мешает мне и притесняет, пусть задумается о том, что его действия обретают вид притеснения веры во имя безбожия и неверия”.
Пятый вопрос.
Поскольку этот мир тленен.
И поскольку жизнь коротка.
И поскольку необходимых обязанностей много.
И поскольку вечная жизнь зарабатывается здесь.
И поскольку этот мир не без хозяина.
И поскольку у гостиницы этого мира есть Некто очень Мудрый и Щедрый, Кто всё в ней предусмотрел.
И поскольку ни благое, ни плохое без воздаяния не останется.
И поскольку, по тайне: لَا يُكَلِّفُ اللّٰهُ نَفْسًا اِلَّا وُسْعَهَا “Аллах не возлагает на человека сверх его возможностей” (Коран, 2:286). невыполнимых требований нет.
И поскольку безопасный путь предпочтительнее пути опасного и вредного.
И поскольку мирские друзья и чины – лишь до дверей могилы.
То, конечно, самым счастливым является тот, кто не забыл ради этого мира об Ахирате; свой Ахират не пожертвовал миру этому; не испортил свою вечную жизнь ради жизни мирской; свою жизнь на пустые дела не растратил; кто, считая себя гостем, действует в согласии с повелениями Хозяина гостиницы; кто, благополучно открыв двери своей могилы, войдёт в вечное счастье. (Примечание)
* * *
(Примечание): По причине всех этих “поскольку” я не обращаю внимания и не придаю значения всем притеснениям и давлениям, направленным против меня. Говорю: “Не стоит беспокойства”, – и в мирские дела не вмешиваюсь.