Искажения и ошибки тех, кто написал в газету “Son Posta”, уведомил суд и вынудил его наказать нас
1. В “Седьмой надежде” я сказал, что на вершине крепости Анкары меня огорчили несколько старостей и смерть салтаната Халифата. Четырнадцать лет назад Эскишехирский суд придрался к этим словам. Я же сказал: “Не смерть салтаната, а смерть салтаната халифата. Вы не правильно поняли” – после чего они замолчали.
2. Не принятию латинских букв, а запрету на преподавание букв Корана я возражал двадцать лет назад в одной конфиденциальной брошюре.
3. Тридцать-сорок лет назад для защиты истин Корана я, опираясь на мнение всех исламских учёных и толкователей, разъяснил явные аяты Корана, касающиеся наследства и женского покрытия. Эти толкования четыре-пять раз изучались властями и были возвращены нам. Лишь за “Брошюру о женском покрытии” меня не по закону, а скорее из-за убеждения наказали по лёгкой статье. И придавшая ложный смысл нескольким фразам, попавшим под амнистию и оправданным Денизлинским и кассационным судами, которые нужно расценивать с учётом прошедшего времени, газета “Son Posta”, считающая наказание нас справедливым, пусть задумается о том, сколько ошибок имеется в этой публикации. Не нужно обманывать общественное мнение.
4. Это такие ошибки, как приписывание убеждений одного ученика “Рисале-и Нур” всем остальным; и представление простого письма, написанного неким человеком своему личному другу, пропагандой взглядов воображаемого тайного сообщества; и, словно написанные в течении тридцати-сорока лет сто тридцать брошюр были написаны только в этом году и не были изучены ни одним судом, распространение тридцати-сорока слов из трёх-четырёх конфиденциальных брошюр на остальные сотни тысяч слов из ста тридцати брошюр, и обвинение их всех вместе взятых; и зачисление в соучастники нашего надуманного преступления органов власти, правосудия и полиции пяти-шести вилайетов, которые на протяжении двадцати трёх лет держали нас под наблюдением и слежкой, направляли нас в четыре-пять судов и пять-шесть раз возвращали после конфискации абсолютное большинство книг “Рисале-и Нур”.
5. В конфиденциальных частях “Рисале-и Нур” – что по нашему убеждению случайностью быть не может – некоторые скрытые совпадения, соответствия согласно математике и подсчёту абджат, а также многие указания Корана, и по смыслу, и по расчётам математики и джифра, в едином ключе свидетельствуют о приемлемости (у Всевышнего) книг “Рисале-и Нур”. Также Имам Али (да будет доволен им Аллах) в “Джальджалютии” почти явно сообщает о “Рисале-и Нур”, и Гавс Азам (Да Святится его тайна) тоже ставит под этим свою подпись, что мы с твёрдой убеждённостью считаем некой благосклонностью и снисхождением по отношению к нам со стороны Всевышнего, а также своего рода скрытым указанием на приемлемость “Рисале-и Нур”, и неким караматом истин веры, изложенных в этих книгах, являющихся неким духовным чудом Корана. Мы, и особенно я, будучи весьма нуждающимися в духовной силе и святом утешении, увидели эти скрытые знаки, лежащие за пределами наших сил, и подтвердили их истинность. Однако некоторое время сохраняли их в тайне. Затем, когда против моей личности началась весьма яростная пропаганда и сильные притеснения, чтобы нуждающиеся в свете “Рисале-и Нур” и влюблённые в него не начали отступать, я показал их своим близким братьям. Поскольку это принесло им большую пользу, то отчасти мы их открыли для других.
Вот один пример проявляемой ко мне на протяжении двадцати двух лет несправедливости и лишения гражданских прав: когда я одиннадцать месяцев находился в полной изоляции, мне было строго запрещено встречаться с моими помощниками и близкими братьями, при этом прокурор написал против нас шестьдесят страниц обвинительного заключения, а суд пятьдесят страниц приговора, и хотя мы много раз просили, нам не разрешили встречаться, за исключением двух дней на три-четыре часа. Поскольку новых букв я не знаю, то много раз обращался с тем, чтобы одному из моих учеников, знающему мой язык, разрешили прийти ко мне чтобы прочитать мне обвинение с приговором и записать моё возражение. Не разрешили. И даже когда нас в течении четырёх часов заставили слушать обвинительное заключение, сто ошибок которого я доказал, а через несколько месяцев – ещё одно “шитое белыми нитками” заключение, показывающее всё в ложном свете и ещё более пристрастное, и при том, что я много раз просил, чтобы мне позволили зачитать мой трёхстраничный ответ, мне не разрешили.
Удивительно то, что если бы мне дали слово, то я бы показал, что редкие фразы “Рисале-и Нур”, обращённые к этому миру, свидетельствуют в нашу пользу. В приговоре, однако, эти же самые фразы были в ложном свете истолкованы против нас. Я же в ответ на наказание, присуждённое нам, написал в суд благодарственное письмо: «Вы, распространив вместо меня часть важных тем “Рисале-и Нур”, доказали, что в некотором отношении являетесь учеником “Рисале-и Нур”». И я простил им все мучения и тяготы, которые до сих пор были незаконно причинены ими мне.
Интересно, если одинокий, больной, очень старый, чересчур слабый, абсолютно бедный и полуграмотный человек, считающий себя полностью беспомощным и желающий уйти от высокомерия и фальши, для того, чтобы поистине исполнить обязанность, возложенную верой и Кораном, имеющую важную связь с родиной и народом, а скорее со всем миром Ислама, с желанием помочь некоторым людям, не связанным с политикой, и удержать их от бегства, в соответствии с убедительным и принятым большими литераторами и известными учёными правилом покажет часть из более чем тысячи полностью совпадающих скрытых указаний и из сотни происшествий, то разве хоть в каком-то отношении это может служить почвой для возражений и обвинений, и разве это противоречит религии и закону? Хочу спросить это у редакции газеты “Son Posta” и у тех, кто делает из нас преступников.
- Если некий человек ещё тридцать лет назад сказал:
اَعُوذُ بِاللّٰهِ مِنَ الشَّيْطَانِ وَ السِّيَاسَةِ
“Ищу прибежища у Аллаха от сатаны и политики!”
– и сделал это принципом своего мышления и жизни, и уже двадцать пять лет, как не читает и не слушает газет, и десять лет ничего не знает о мировой войне, не спрашивает о ней и не беспокоится, и вот уже двенадцать лет не знает, кто является руководителями и министрами государства, и не придаёт никакой важности даже самым приятным постам этого мира, и, заявив об этом в суде, взял свидетелями всех своих друзей, чем в некотором отношении доказал истинность этого состояния, и, придав одной самой маленькой истине веры и одной священной точке Корана бо́льшую важность, чем царству мира, посвятил всю свою жизнь таким истинам, и считает сумасшедшими тех, кто мирские вещи предпочитает делам Иного мира, то насколько же мерзко, несправедливо и ошибочно обвинять этого отшельника в тайных интригах и вмешательстве в мирскую политику… Препоручаю это совести тех, кто осудил меня и уведомил газету “Posta”.
Кассационному суду, в качестве кассационной жалобы против обвинительного заключения, предоставляю своё развёрнутое возражение.
Одиннадцать месяцев переносящий муки
полной изоляции в Афьёнской тюрьме
Саид Нурси
***
بِاسْمِهٖ سُبْحَانَهُ
“Во имя Него, Пречистого от недостатков”
Предисловие к нижеследующим отрывкам
Для того, чтобы коротко указать на часть ошибок, содержащихся в приговоре суда г. Афьёна, с желанием оказать кассационному суду небольшую помощь в том, чтобы с истинными и правдивыми аргументами отменить этот вынесенный против нас приговор, мы без изменений приведём те мысли наших конфиденциальных брошюр, которые на их взгляд составляют нашу вину, и, показывая ошибки, мы призываем к ответственности тех, кто нас осудил.
Например, для того, чтобы обречь меня на суровое наказание, в конце приговора, в качестве оглавления всех моих “преступлений”, написали: “Саид Нурси отвергает следующее: первое – это упразднение монархии и халифата”. – Что является и ошибкой, и упущением. Потому что в “Сиянии для пожилых” я писал: “Меня огорчила смерть салтаната Халифата”. И такой ответ я дал пятнадцать лет назад Эскишехирскому суду, после чего те судьи замолчали. Тот, кто считает преступлением одно незначительное происшествие прошлого, подверженное поправкам времени, попавшее под амнистию и оправданное, тот сам совершает преступление.
И одним из доказательств этой моей мнимой вины указано то, что в одном из “Сияний” и в труде “Чудеса Ахмада (Мир Ему и Благо)”, комментируя благородный хадис:
اِنَّ الْخِلَافَةَ بَعْدٖى ثَلَاثُونَ سَنَةً ثُمَّ تَكُونُ مُلْكًا عَضُوضًا وَفَسَادًا وَجَبَرُوتًا
“После меня халифат тридцать лет. Затем будет салтанат, смута и тирания.” (Джамиуссагир, 3336)
то есть “после праведных халифов будет некая смута”, который, как я писал в одной старой брошюре, проявил три чуда, касающихся скрытого; так вот, в приговоре, в качестве моей вины указано, что в одном своём труде Саид сказал: “После халифата будет смута и тирания”. О, поверхностная комиссия! Этот хадис неким знаком сокровенного сообщает о самой большой материальной и духовной смуте этого времени и о событиях настоящего, приведших в беспорядок землю, и тот, кто считает изложение о его красноречии преступлением, тот сам, и духовно, и физически является виновным.
И среди моих “преступлений” написали: “Закрытие обителей дервишей и шейхов, а также медресе, принятие светского строя, установление национальных основ вместо исламских, ношение шляп, снятие женских покрывал, принудительное принятие латинских букв вместо букв Корана, чтение призыва на молитву на турецком языке, отмена уроков религии в школах, придание женщинам степени мужчин в правах и наследовании, а также отмена многожёнства являются процессами реформы. И тот, кто называет их ересью, заблуждением и пагубными нововведениями, тот виновен в реакционизме”.
О, бессовестная комиссия! Когда Коран-Превосходно Излагающий в каждом столетии является святым и небесным путеводителем для трёхсот пятидесяти миллионов человек и представляет собой программу их счастья и священную сокровищницу их дольней и вечной жизни, если возможно отрицать множество его явных аятов, смысла которых не отменить, ниспосланных относительно покрывал и наследства, многожёнства, поминаний Аллаха, обучения религиозным знаниям и их распространения, а также касательно религиозных признаков, и если можно сделать виновными всех больших исламских учёных-толкователей и всех шейх-уль-исламов, и если сможете отменить истечение времени, оправдания и амнистии многочисленных судов, конфиденциальность и личные стороны, свободу мысли и совести, а также если сможете убрать из государства идейную и научную оппозицию власти, тогда сделайте меня по этим вопросам виновным. Иначе же на суде истины, справедливости и правосудия ужасно виновными окажетесь вы.
Саид Нурси
***
Мысль, которая удивила суд и была использована им против нас, хотя была написана против них.
Я же суду сказал: если на земле есть справедливость, то, конечно, она отвергнет и отменит несправедливый приговор, осуждающий человека, который, основываясь на объединении и подтверждении трёхсот пятидесяти тысяч толкований и опираясь на убеждения последних тысячи трёхсот пятидесяти лет наших предков, разъяснил самое святое и верное Божественное правило общественной жизни трёхсот пятидесяти миллионов мусульман каждого века, действующее на протяжении тысячи трёхсот пятидесяти лет.
***
Мысль, которая удивила суд и с его одобрения была внесена в приговор, будто свидетельствует против нас, хотя на самом деле она осуждает их.
В “Двадцать шестом Письме” Саид Нурси, говоря о себе, поясняет: «У этого вашего бедного брата есть три личности, в роли которых он выступает. И они весьма далеки друг от друга.
Первое: в отношении служения глашатаем высокой сокровищницы Мудрого Корана у меня есть некая временная роль, относящаяся только лишь к Корану. В ней есть весьма высокая мораль, являющаяся необходимостью этого глашатайства, но она не моя, её хозяин не я. Это некий нрав, необходимо присущий такому посту и этой обязанности. Если что-то такого рода вы увидите во мне, то это не моё, в его свете на меня не смотрите; это принадлежит посту.
Второе: во время поклонения, когда я обращаюсь к Обители Всевышнего, по милости Аллаха проявляется некая временная личность, обладающая некоторыми признаками. Эти признаки исходят от являющихся основой поклонения: осознания своих недостатков, понимания своего бессилия и нужды, и уничижённого обращения к Божественной Обители. И в этой роли я вижу себя более несчастным, более бедным, бессильным, нуждающимся и ущербным, чем кто-либо иной. И тогда даже если весь мир станет восхвалять мою личность, всё же меня не заставят поверить в то, что я хороший и обладаю какими-то совершенствами.
Третье: моё истинное лицо, то есть лицо, испорченное “Прежним Саидом”. В нём имеются доставшиеся в наследство от “Прежнего Саида” некоторые нравы, которые порой тянут к показухе и карьеризму. И поскольку я не из знатного рода, то во мне проявляется склонность к экономии до степени скупости и низкие нравы. Чтобы вы не убежали от меня без оглядки, я не стану говорить о многих скрытых недостатках и плохих качествах этой моей личности… Всевышний настолько милостиво проявил ко мне Свою благосклонность, что использует эту мою личность, подобную самому простому солдату, в служении тайнам Корана, находящимся на положении самого высокого и выдающегося наставника. Да вознесётся Ему бесконечная хвала.
Нафс абсолютно низок
Обязанность абсолютно высока.
اَلْحَمْدُ لِلّٰهِ هٰذَا مِنْ فَضْلِ رَبّٖى
“Слава Аллаху. Это от милости Господа моего.”
***
Фраза, которую суд, ужасно испугавшись, отметил в приговоре против нас. Между тем, эта суровая фраза, написанная пятнадцать лет назад, после была смягчена этим, нижеследующим предложением: “Братья!.. Ради невинных и стариков не мстите тем, кто несправедливо убьёт меня. Мучений могилы и ада им достаточно.” – эта фраза должна была пробудить в них совесть.
«Поскольку у нас с вами – по вашему убеждению и согласно мерам, применяемым ко мне – имеется полное противоречие. И вы своей религией и вечной жизнью жертвуете ради своего дольнего мира. То, конечно, по секрету противоречия имеющегося между нами, в отличие от вас, мы постоянно готовы пожертвовать ради нашей религии и вечной жизни своим преходящим миром. Пожертвовать несколькими годами жизни в унижениях под вашим деспотичным и диким правлением ради обретения святой степени шахида – для нас также сладостно, как вода каусара. Однако, опираясь на свет и указания Мудрого Корана, для того, чтобы заставить вас дрожать, я вам твёрдо сообщаю: убив меня вы жить не сможете. Некой карающей десницей вы будете изгнаны из этого вашего тленного рая и любимого вами мира и быстро окажетесь брошенными в вечный мрак. Ваши, обратившиеся в Намруда правители, после меня будут быстро умерщвлены и отправлены ко мне. Я же на встрече пред Создателем схвачу их за ворот и удовлетворю свою месть тем, что они будут брошены Божественной справедливостью на самое дно Ада.
О несчастные, продавшие этому миру свою религию и вечную жизнь, если желаете жить, то меня не трогайте. Если тронете, то я отомщу вам в удвоенном виде, знайте это и дрожите! От Божественной милости я жду, что моя смерть послужит религии больше, чем моя жизнь, и эта моя смерть разорвавшись над вами как бомба, разобьёт вашу голову. Если есть у вас смелость, то троньте. Если вам есть что сделать, то есть и то, что вы потом увидите»! – так там говорится и одним аятом заканчивается.
***
Мысль, которую суд записал, как свидетельство против меня, однако она абсолютно обвиняет их самих.
В Анкаре Мустафа Кемаль, в гневе и ярости войдя в президиум правительства, произнёс: “Мы тебя вызвали сюда, чтобы ты изложил нам высокие идеи. Ты же пришёл, написал что-то про намаз, чем посеял между нами разногласия!”. Саид же в ответ ему сказал: “Несовершающий намаз – предатель. Предатель же отвергается.” После чего Мустафа Кемаль, принеся своего рода извинения, взял свой гнев обратно, и, хотя его чувства и принципы были оскорблены, он не стал подвергать гонениям самого Саида. И то, что эти деспотичные командующие будто испугались “Прежнего Саида”, показывает необыкновенную силу духовной личности будущих героических учеников “Рисале-и Нур”, а также является блестящим караматом этих книг.
***
Мысль, написанная против нас, которая, однако, возлагает ответственность на суд.
Сказано, что: “Идейно и научно мы не являемся сторонниками распоряжений, вынесенных от имени самовольных законов одним командующим, превратившим Ая-Софью в собрание идолов, а управление Шейх-уль’Ислама в девичий лицей. И сами лично мы не действуем в соответствии с ними”.
В ходатайстве за 29.8.1948 сказано: “У меня появилась следующая мысль: хотя для пользы народа и страны весьма необходимо, чтобы власть оказывала мне полное покровительство и поддержку, она же, не смотря на это, меня притесняет. Это указывает на то, что борющийся со мной один тайный безбожный комитет, вместе с присоединившейся к ним сейчас частью комитета коммунистов, прибрав к рукам важные официальные посты, выходят против меня. Власть же этого или не знает, или позволяет. Разве может быть преступлением нелюбовь к некому человеку, который устроил в управлении Шейх-уль’ислама девичий лицей и превратил в дом идолов мечеть Ая-Софью, являющуюся постоянной причиной славы героического народа, неким огромным орденом, подобным бриллианту, полученным этим народом за служение Корану и борьбе с неверием, неким гигантским и древним сувениром его мечей!”.
***
Мысль, которую суд расценил, как самую сильную причину для наказания Саида. Саид употребил эти слова в Денизлинском суде против своих скрытых врагов, этот суд же, придав им абсолютно ложный смысл и показав их направленными против государства и власти, сделал их поводом для наказания.
Назвал некоторые из новых законов государства, приведших в действие эти реформы, насильно–произвольно–безбожными, республиканизм – абсолютным угнетением, режим – полным вероотступничеством и большевизмом, а современную культуру – полным распутством.
Мысль, которая была с удивлением и одобрением записана в приговоре.
Среди многих мирских и потусторонних достоинств переписывания “Рисале-и Нур” есть такие:
- Ведение духовной борьбы против заблудших…
- Помощь своему Устазу в распространении истины…
- Служение мусульманам в отношении веры…
- С пером в руках постижение знания…
- Совершение поклонения размышлением, час которого порой равен году обычного поклонения…
- Вхождение в могилу с верой…
Также есть пять различных мирских преимуществ:
- Благодатное изобилие в пропитании…
- Радость и спокойствие на сердце…
- Лёгкость в средствах к существованию…
- Успех в делах…
- Обретя достоинство ученика, становление причастным к молитвам всех учеников “Рисале-и Нур”.
И когда в ближайшем будущем это постигнет молодёжь, университет обратится в некую школу “Нура”…
***
Удивительно, что эту искреннюю самоотверженность посчитали проступком.
У скрытых лицемеров есть два плана:
Первый: Будто уронив моё достоинство, то они опустят ценность “Рисале-и Нур”.
Второй: Дав почувствовать ученикам “Рисале-и Нур” страх и апатию, они хотят воспрепятствовать распространению этих книг.
Совершенно не бойтесь. За святую истину, ради которой пожертвовали своими головами миллионы героев, пусть будут принесены в жертву и головы некоторых бедолаг, подобных нам.
***
Весьма странно, что очень искренний, правдивый и соответствующий действительности похвальный отзыв покойного Хасана Фейзи, являющийся абсолютно безвредным и для многих полезным, назвали входящим в состав преступления и, поскольку он размещён в конце одного из сборников “Рисале-и Нур”, то попытались сделать его причиной конфискации этой книги.
Есть одно письмо Хасана Фейзи. Вот основные выдержки из него:
“О Рисале-и Нур, нет сомнения что ты, став языком и вдохновением истины, написан по Его воле”.
“Я никому не принадлежу. Я не взят ни из одной книги, ни откуда не украден. Я – от Господа и Корана. Я некий свет необыкновенный, от произведения бессмертного исходящий.”
“Ты – очень светлая и сострадательная, некая истины книга. Искренних и чистосердечных учеников своих некоторых ты украшаешь и награждаешь орденами святых и учёных. И ты, со своими экземплярами в суды вышел не как подозреваемый или преступник, наоборот, как учитель и воспитатель, как истинный наставник. В каждом трибунале правосудия показал ты в блестящем и величавом виде самую большую силу и стремительность, достоинство и величие. И их тоже омыл водою веры и Корана”.
“О мой Устаз, являющийся служителем “Рисале-и Нур” и его выразителем! Ты – раб Аллаха, наследник духовный Имама Али (да будет доволен им Аллах) и ученик Гавса Азама (Да Святится его тайна)! Выведи меня к высотам познания. Вот твоя провизия и питание на месяц, висят на гвозде, завёрнутые в бумагу, всего около килограмма где-то. Среди бедности этой встречаешь ты бытие неиссякаемое. Избегаешь ты всяких подарков и красот. Если бы брал ты закят и милостыню, подарки и пожертвования, то был бы сейчас миллионером.”
***
Из десяти причин названия моих книг именем “Рисале-и Нур” придрались лишь к одной. Сказали, что не видят среди его близких учеников носителей имени Нур. Ответ на это был дан в примечании. А также сейчас в служении “Нура” принимают участие такие известные ученики, как Нури Бенли и часовщик Кюрели Нури. И это значит, что критиковать они не могут. Вынуждены копаться в мелочах.
Секрет того, что тридцать три “Слова”, тридцать три “Письма”, тридцать одно “Сияние” и тринадцать “Лучей” все вместе называются “Рисале-и Нур”, объяснён в “Двадцать шестом Слове” и состоит в следующем: на протяжении всей моей жизни повсюду мне попадалось слово “Нур” (свет). Например, моя деревня называется Нурс, имя моей покойной матери – Нурия. Среди моих накшибендийских учителей был Сейид Нур Мухаммад. Среди кадерийских – Нуреддин. Один из учителей Корана – Нури. И среди моих учеников наиболее крепко связаны со мной носящие имя Нур. (Удивительно то, что среди важных учеников “Рисале-и Нур” не встретился никто с именем Нур)(*). И мои книги чаще всего поясняют и освещают вопросы на примере Нура (света). А также большинство затруднений в Божественных истинах разрешает светлое Божественное Имя – Нур. И моим особым имамом, дающим мне пример воодушевления в служении Корану является Усман Зиннурейн (да будет доволен им Аллах).
***
Хотя брошюра “Шесть атак” и “Постскриптум” к ней были написаны двадцать лет назад, и это было сделано против яростных и несправедливых нападок, и весьма конфиденциально, и их рассматривали суды, и они писались в гневе, и Вторая Мировая война показала тот гнев справедливым, и если, несмотря на это, искать в них состав преступления, словно они написаны только сейчас, и конфисковать – то это весьма далеко от справедливости.
Постскриптум к “Шести атакам” начинается так: «Этот конфиденциальный постскриптум написан для того, чтобы уберечься от будущих оскорблений и неприязни. То есть когда говорится: “Тьфу на малодушных людей того века”! – то это делается для того, чтобы плевки не летели нам в лицо, или чтобы их вытереть. Пусть это звенит в глухих ушах диких европейских правителей, надевших человеколюбивые маски. И пусть это попадёт в невидящие глаза этих тиранов, бессовестно и жестоко нападающих на нас. Это некое обращение, написанное для того, чтобы ударить по голове поклонников дикой цивилизации этого века, вынуждающих во всех отношениях сказать: “Да здравствует Ад!”
“Поскольку недавно замаскированные нападки еретиков обрели весьма отвратительный облик, входя в разряд деспотических и безбожных нападений на многих верующих людей, они стали вмешиваться в моё и моих нескольких братьев личное поклонение в моей личной маленькой неофициальной мечети, которую я сам восстановил, и в наш читаемый только для нас самих призыв на молитву. Они сказали: “Почему говорите камат на арабском и скрытно читаете азан”? Терпение моё иссякло, и не этим бессовестным подлецам, которых невозможно вразумить, но главам тайных комитетов, которые деспотично, по своему желанию играют судьбой народа, я говорю: Эй заблудшие и еретики! Ответьте мне на шесть вопросов:
Первый. У правителей этого мира, к какому бы народу они не относились, даже у вождей каннибалов и атаманов разбойных шаек есть какие-то правила, они решают в соответствии с каким-то законом. По каким правилам вы совершаете эти странные нападки? Покажите ваши законы. Или вы считаете законом настроение некоторых подлых чиновников? На такое личное поклонение закон не распространяется…”
***
* Примечание: Это было тогда, сейчас прошло двадцать лет.
Поводом для сожалений служат попытки придраться к нескольким предложениям давно написанной, конфиденциальной и правдивой брошюры “Семь указаний” и изъять её у нас, вменив нам в вину. Между тем содержащаяся в ней истина настолько сильна, что может принести такую пользу для общественной жизни, о которой надо бы объявить всему человечеству и на весь мир.
Самый большой глупец в этом мире тот, кто ждёт счастья жизни и развития от неуправляемых безбожников. Один из таких глупцов, занимающий высокий пост, сказал: «Мы, говоря “Аллах, Аллах”, отстали. Европа же, говоря “Пушка, винтовка”, ушла вперёд».
По правилу “Ответ дураку – молчание”, в ответ таким нужно промолчать. Но, поскольку за некоторыми глупцами идут несчастные недальновидные люди, то мы скажем: «Эй бедолаги! Этот мир – некая гостиница. Поскольку есть смерть, то все войдут в могилу. Эта жизнь уходит, ей на смену идёт жизнь вечная. Если будет один раз сказано “Пушка, винтовка”, то “Аллах, Аллах” нужно сказать тысячу раз.»
***
Удивительно, что, обернув против нас одну фразу “Шестнадцатого Сияния”, которая свидетельствовала в нашу пользу, эту ценную и полезную брошюру попытались у нас изъять.
Из “Шестнадцатого Сияния”:
Война, как бедствие, наносит серьёзный вред нашему служению Корану. Подобно тому, как расчистив за одну минуту пасмурное небо, Способный на Всякую Вещь (Творец) показывает сияющее солнце на светлом лике небес, также и, рассеяв этот мрак и безжалостные облака, Он покажет истины Шариата подобно солнцу. Надеясь на Его милость мы ждём, что Он не осложнит. Если Он поместит разум в головы тех, кто во главе, а в их сердца – веру, то всё устроится само по себе…
“Если в ваших руках свет, то от него вреда не будет. Почему же тогда вы своим товарищам рекомендуете быть осторожными?” – Мой короткий ответ на этот вопрос таков:
– Часть тех, кто стоит во главе, опьянены и читать наших книг не будут, если и почитают, то не поймут. Поняв в ложном виде, начнут придираться. Для того, чтобы не придирались, нужно не показывать им до тех пор, пока они не образумятся. Поэтому я рекомендую своим братьям соблюдать осторожность и не давать истины в руки недостойным…
***
Хотя “Брошюра о женском покрытии” выражает повеление Корана, и в отношении её был дан очень сильный ответ, и написана она была давно, и наказание за неё я уже понёс, мне снова вменяют её в вину. И взяв лишь начало одной ценной и полезной для всех истины, содержащейся в “Сиянии для пожилых” и в “Путеводителе”, нашли в ней состав преступления и хотели конфисковать (эти книги). Это показывает, что они не могут найти повода для критики.
В “Двадцать четвёртом Сиянии”, касающемся женского покрытия, после объяснения того, что покрывало является повелением Корана, сказано следующее: “Я слышал, что в столице государства, посреди рынка, средь бела дня и на глазах у всех людей один простой чистильщик обуви приставал к жене одного большого чиновника, у которой были открыты ноги. Это происшествие даёт пощёчину бесстыжим лицам противников женского покрытия.”
В “Двадцать шестом Сиянии”, касающемся пожилых, сказано: “Я поднялся на вершину состарившейся крепости Анкары. Эта крепость предстала передо мной в виде окаменевших событий истории. Моя старость, старость крепости, старость славной Османской империи и смерть Халифата меня очень расстроили. В неком состоянии разлуки я взглянул на долины прошлого и на вершины будущего. Прошлое вместо утешения вселило в меня ужас. Будущее же предстало передо мной в виде некой большой и мрачной могилы, где будем похоронены я, все мои сверстники и будущие поколения. Я посмотрел на свой сегодняшний день и увидел его в образе некого гроба, несущего в себе останки моего тела, мучающегося в смертельном сотрясении.”
***
Хотя они должны были очень одобрить это, но подвергли критике и вменили мне в вину.
Там говорится: «Большую часть жалования полученного мной в Управлении Шейх-уль’Ислама, я потратил. Лишь малую часть отложил на совершение хаджа. С благодатью бережливости и удовлетворённости мне хватило этой маленькой суммы. Она не заставила меня унижаться. Немного тех благословенных денег у меня осталось до сих пор.»
“Двадцать второе Сияние” снабжено знаком конфиденциальности и отметкой о том, что его могут читать только самые близкие, искренние и преданные братья. «Первое указание: Почему, когда ты не вмешиваешься в мир мирских людей, они при каждом удобном случае вмешиваются в твой вечный мир? Ответ на этот вопрос дадут правительство вилайета Испарта и население этой области.»
***
Усмотревшие преступление в этой невинной, чистосердечной и полной удивления надежде, желании и просьбе, исходящей от сострадания веры, конечно, сами являются виновными.
В одном письме, подписанном Саидом, сказано: “Я удивлённо размышлял: “Какова мудрость того, что во время моей прогулки на фаэтоне, дети, в возрасте от семи до десяти лет, увидев меня, подбежали и стали виться вокруг, хватаясь за руки”? – И вдруг я понял, что: “маленькие невинные создания интуитивно чувствуют, что они найдут счастье и спасутся от духовных опасностей посредством Рисале-и Нур.”
***
Начало этой мысли свидетельствует в нашу пользу, а конец является неким пожеланием и просьбой, и считать это виной – бессовестно.
Там пишется, что “некоторые аяты и хадисы в едином ключе указывают на некую светлую истину этого века и показывают приход в конце времён некого великого учёного – муджаддида, и что из трёх обязанностей этой ожидаемой личности и её общины самой важной будет спасение веры, и другие две обязанности, такие, как воскрешение шариата и внедрение халифата, правящие в весьма широком кругу, не будут приняты во внимание”, – это безвредно, но это может стать причиной критики и нападок со стороны противников “Нура”, особенно со стороны политиков, а потому письмо одного внимательного брата будет отправлено в облегчённом виде, убрав из него одну часть и некоторые предложения.
В одном письме, подписанном Саидом Нурси, говорится: Ранее над дверями военного министерства, превратившегося в университет, мраморными плитами была закрыта вязь аятов Корана:
اِنَّا فَتَحْنَالَكَ فَتْحًا مُبٖينًا ۞ وَ يَنْصُرَكَ اللّٰهُ نَصْرًا عَزٖيزًا
“Мы даровали тебе явную победу….. и чтобы помог тебе Аллах великой помощью” (Коран 48:1-3)
– и их недавнее открытие стало примером того, что письменность Корана вновь разрешена, и причиной достижения цели “Рисале-и Нур”, и знаком того, что университет станет неким медресе “Нура”.
***
На критику истины и объяснения, содержащегося в моём письме “Такбиратуль Худжжадж”, полностью отвечает примечание Хусрева, находящееся в конце.
В письме, подписанном Саид ан-Нурси и озаглавленном “Такбиратуль Худжжадж фи Арафат”, говорится: “Большая часть учеников “Рисале-и Нур” весьма настойчиво считают тебя тем большим наставником из дома Пророка (Мир Ему и Благо), который должен прийти в конце времён. Ты же настойчиво не принимаешь эти их мысли. В этом видится противоречие, желаем его разрешения.”
Чтобы ответить на подобные расспросы, говорится, что у коллективной личности святой общины, олицетворяющей Махди, который придёт после, есть три обязанности, а именно: спасти веру, оживить исламские традиции и символы, именуемые халифатом Мухаммада (Мир Ему и Благо), и возродить те многие положения Корана и законы шариата Мухаммада (Мир Ему и Благо), действие которых было приостановлено с преобразованиями времени. Поскольку ученики “Рисале-и Нур” полностью увидели первую обязанность в этих книгах, то, считая вторую и третью обязанности, по сравнению с первой, находящимися на втором и на третьем месте, справедливо воспринимают духовную (коллективную) личность “Рисале-и Нур”, как некого “Махди”. А часть из них, считая их бедного выразителя неким представителем этой духовной личности, порой дают это звание ему. И даже некоторая часть аулия, опираясь на свои чудесные видения скрытого, говорит, что именно “Рисале-и Нур” является указующим истинный путь в этом конце времён, что становится понятно путём исследований и разъяснений. В двух пунктах здесь имеется путаница, требуется объяснение.
Первый. Хотя две последние обязанности, с точки зрения истины, не имеют степень первой обязанности. Однако халифат Мухаммада (Мир Ему и Благо) и единение Ислама, с точки зрения простонародья и политиков, особенно согласно мышлению этого века, выглядят в тысячу раз более обширными, чем первая обязанность. И хотя в каждом веку приходит и приходил некий махди и муджаддид – обновитель, указующий истинный путь. Однако, поскольку из трёх обязанностей они в некотором отношении исполняли лишь одну, то звание большого Махди они не получили.
Второй. Та знаменательная личность конца времён будет из дома (рода) Пророка (Мир Ему и Благо). Хотя по смыслу я представляю собой некого духовного наследника Имама Али (да будет доволен им Аллах). От него я получил урок истины. И, поскольку в некотором смысле род Мухаммада (Мир Ему и Благо) распространяется и на истинных учеников “Рисале-и Нур”, то я тоже могу считаться принадлежащим дому Пророка (Мир Ему и Благо). Однако, согласно принципу “Рисале-и Нур”, нельзя ни в каком отношении желать каких-либо собственных достоинств, персональных преимуществ и личных степеней, а также зарабатывать славу и почёт. Для того, чтобы не нарушить искренность служения, даже если мне будут даны высокие степени Иного мира, то я считаю себя вынужденным отказаться и от них. – Таким образом даётся такой полуутвердительный ответ(*) и эти предложения роли Махди явно и категорически не отвергаются.
***
* Примечание: Эй бессовестные! Какой может быть ещё более резко отрицательный ответ?
От имени учеников “Нура” Хусрев.
Описываемые здесь события удивительным образом произошли в действительности: Когда я сказал: “Не огорчайте меня, (от этого) злится земля”, – через три минуты произошло землетрясение. Тогда, как необходимостью сострадания будет удивится и одобрить, это не может стать поводом для критики.
Там сказано: «Пожар, нанёсший ущерб в два миллиона лир, произошедший в министерстве просвещения через десять часов, то есть практически сразу после того, как мы четыре часа мучались, выслушивая их доклад, показал, что “Рисале-и Нур” является неким средством отвода бед. И когда на него напали, беда нашла путь и пришла.»
В письме под номером сто сорок один говорится: «Во время рассказа о том, что после выслушивания нами в течении четырёх с половиной часов доклада, вспыхнули пожары в министерстве просвещения в Анкаре, в его автопарке, на фабрике в Измире и в одном большом здании в Адане, и после того, как стали доказывать, что это было не случайно, говоря: “Не лишайте меня моих книг. Иначе и для меня и для этой страны последствия будут плохими. Земля гневается на это землетрясениями”, – через три минуты произошло землетрясение, длившееся три секунды. И этот гнев земли, и огонь, охвативший министерство просвещения, и многократные землетрясения, четыре раза подтверждённые судом, которые приходили во время нападений на “Рисале-и Нур” и его учеников, случайностью быть не могут. На примере многих происшествий подтвердилось, что для этой страны “Рисале-и Нур” является средством отведения бед.»
В письме номер сто сорок семь написано: «Когда в этот раз на нас начались нападки, в то же время очень рассердилась зима. Сильный мороз и буран показали злость атмосферы. И как только нападки прекратились и ученики Рисале-и Нур свободно вздохнули, адские дни Замхарира заулыбались подобно дням навруза… А пожар в министерстве образования – это некая большая пощёчина.»
***
Состояние, которое заслуживает поздравлений и похвалы, не может рассматриваться взглядом возражения.
В этот раз в суде, среди множества бессмысленных вопросов, меня спросили: “На какие деньги ты живёшь?”. Я ответил: “На средства изобилия от бережливости. Человек, который однажды во время Рамадана в Испарте прожил с одной булкой хлеба, с килограммом простокваши и килограммом риса, не станет ради пропитания опускаться до мирских дел и не будет вынужден принимать подарки.”
***
Яркая похвала Зубейра, подобно защите, прочтённой им в суде, иншааллах, пробудила в них одобрение, и они изумлённо внесли его речь даже в приговор.
Печатным текстом написаны слова Зубейра Гюндузальпа под названием: «Наша молодость желает самых высоких нравственных устоев и знаний, учащих правде и истине.» На десятой странице говорится: «“Рисале-и Нур” – это некий шедевр, который не по воле его автора, а по воле нашего Великого Создателя написан для того, чтобы спасти мусульман двадцатого века и всех людей от мрака чёрных мыслей.»
На двенадцатой странице: «Если кому-либо, служащему “Рисале-и Нур”, скажут: «вместо “Рисале-и Нур” сделай копию такой-то книги, за что получишь богатство Форда». Он же, ни на миг не отрывая перо от строк “Рисале-и Нур”, ответит: “Даже если дадите все богатства и царства этого мира, я их не приму”.»
На пятнадцатой странице: «Если степень нашей привязанности к правдивым писателям равна стам, то к таким великим личностям, как Бадиуззаман, служащим нам проводником в этом мире и мире ином, эта степень поднимается до катрилионов, до бесконечности».
На двенадцатой странице: «Духовная личность “Рисале-и Нур” определила общественные, духовные и религиозные болезни века и по Божественной воле преподнесла всем людям, живущим в это время, истины Мудрого Корана, способные исцелить эти застарелые недуги общества.»
На сорок четвёртой странице: «Бадиуззаман сказал, что читающий эти книги в течении года может стать серьёзным учёным-алимом этого времени. Да, это так.»
На пятьдесят четвёртой странице: «Не известно случаев, чтобы судьи, читающие “Рисале-и Нур”, принимали неверные решения.»
***
Так как эта, нижеследующая часть полностью свидетельствует в нашу пользу и является чистой правдой, она не должна была быть внесена среди того, что вменяется нам в вину.
Часть письма Ахмеда Фейзи была подправлена, однако, из-за спешки, другую часть поправить не смогли и отправили в первоначальном виде. В том письме сказано: «Оставив в покое Сарач Оглу, называющего воспитание Мухаммада (Мир Ему и Благо) и религию ядом, бороться со сборником “Сираджуннур”, показывающим словно солнце истины Корана – всё равно, что помогать в его конфискации.»
Суть одной недатированной речи, представленной суду: Защита построена на том, что: ни сам он, ни его ученики политикой не занимались; записи, показанные как преступные, не распространялись; и поскольку действует закон свободы мысли и совести, то даже если бы они и критиковали некоторые законы, то преступлением это не является, большинство взятых книг были написаны давно и, пройдя через изучение экспертов, были признаны безвредными, хотя раньше Эскишехирский суд их за это осудил, но в Денизлинском суде они были оправданы, и теперь ещё раз судить их за то же самое – неправильно. И ни сам он, ни какой-либо из учеников “Рисале-и Нур” до сих пор не принимал участие ни в каких делах, связанных с нарушением общественного порядка, и поскольку в “Пятом Луче” имена не называются и его целью является лишь сообщение, то и в этом нет никакого состава преступления…
Остальное можете сопоставить с этими примерами…
Саид Нурси
Председателю кассационного суда
На процессе, устроенном для того, чтобы мы могли кассационно обжаловать и отменить несправедливый приговор, вынесенный по отношению к нам Афьёнским судом, мне снова не дали говорить. Заставили нас выслушать третье суровое обвинение. И никого не пустили ко мне, чтобы помочь мне записывать. Вместе с тем что я плохо пишу и нахожусь в больном состоянии, я представляю вам, проявлявшим ко мне два раза полную справедливость, эту мою жалобу в качестве кассационной записки.
بِاسْمِهٖ سُبْحَانَهُ
“Во имя Него, Пречистого от недостатков”
Это некое заявление в Великий Суд Судного Дня и некая жалоба, обращённая к Всевышнему. Пусть также послушает и сегодняшний кассационный суд, а также будущее поколение и просвещённые преподаватели и студенты университетов!
Итак, десять из сотен мучительных бед этих двадцати трёх лет я, жалуясь, представляю справедливости Всевышнего Судьи.
Первая. Я, наряду со своими недостатками, посвятил жизнь счастью этого народа и спасению его веры. И, готовый пожертвовать своей головой ради истины, за которую отданы миллионы голов героев, то есть ради истины Корана, я всеми силами трудился над “Рисале-и Нур” и, с Божественной помощью, выстоял против всех несправедливых притеснений. Назад не отступил.
Например, вот одно из весьма жестоких обращений, выпавших на мою долю в Афьёнской тюрьме и суде: “Хотя меня и невинных учеников Нура, надеющихся на справедливость, три раза заставили по два часа выслушивать сфабрикованные против нас пристрастные и клеветнические обвинения, и я много раз просил предоставить мне пять-десять минут времени, чтобы я мог защитить свои права, мне не дали больше одной-двух минут.”
………………………………………………………………………………………
Хотя я двадцать месяцев находился в полной изоляции, лишь одному-двум братьям позволили на три-четыре часа (встретиться со мной). Они помогли мне записать небольшую часть моей защитительной речи. После запретили приходить и им. Наказали весьма жестоким обращением. Нас принудили выслушивать сфабрикованное против нас обвинительное заключение, в котором прокурор, придавая ошибочный смысл, оклеветал нас, и на пятнадцати страницах которого я нашёл и доказал восемьдесят одну ошибку. Мне же говорить не дали. Если бы дали, то я бы сказал:
— Несмотря на то, что по причине свободы мысли и совести, вы не трогаете иудеев, христиан и огнепоклонников, особенно анархистов, вероотступников и лицемеров, скрывающихся под маской большевизма, которые отрицают вашу религию, оскорбляют заблуждением ваших предков и отвергают вашего Пророка (Мир Ему и Благо) и законы вашей священной книги Корана; и несмотря на то, что под властью такого жестокого государства, как Англия, приверженного христианству, находятся миллионы мусульман, которые постоянно, посредством уроков Корана, опровергают ложные вероучения и безбожные правила англичан, они не судят их за это и у каждой власти имеется оппозиция, которая открыто распространяет свои идеи, и суды этого государства не преследуют их; и несмотря на то, что вся моя жизнь за последние тридцать лет, сто тридцать моих книг, а также мои самые личные произведения и письма полностью были изучены властями Испарты, судом г. Денизли, уголовным судом г. Анкары, Управлением по делам религии и два, а скорее три раза кассационным судом, и в их руках два-три года оставались все конфиденциальные и не конфиденциальные части “Рисале-и Нур”, и при этом они не нашли ничего, за что можно было бы дать нам даже самое маленькое наказание; и несмотря на то, что находящиеся в ваших руках сборники “Рисале-и Нур”, которые наряду с моим бессилием, угнетённостью и удручённостью и в тяжёлых условиях проявляют себя для двухсот тысяч истинных и преданных учеников, как самый сильный, верный и здравый путеводитель по принесению пользы стране, народу и общественному порядку, а также наши защитительные речи на четырёхстах страницах доказали нашу невиновность, то какой закон, какая совесть, какая польза и какая вина позволяет вам приговорить нас к тяжёлому наказанию, подвергнуть нас весьма тяжким мучениям и изоляции? Конечно, на Великом Суде Воскресения этот вопрос будет вам задан.
Вторая. Одной из причин, по которой меня выставляют достойным наказания является моё толкование явных аятов Корана, дающее исчерпывающий ответ на возражения цивилизации о женском покрытие, многоженстве, наследовании и словах поминания Аллаха.
Пятнадцать лет назад Эскишехирскому суду и кассационному суду Анкары я писал нижеследующие слова (и это было отмечено в постановлении против нас); которые я в том же виде повторяю в качестве жалобы Великому Суду Воскресения и в качестве предупреждения просвещённым служащим министерства образования будущего и, в качестве некой кассационной жалобы, вместе с книгой “Альхуджатуз-Зехра”, представляю их дважды справедливо и по совести выслушавшему наши причитания и оправдавшему нас кассационному суду, а также судебной комиссии, которая не дала мне слова и по пристрастному обвинительному заключению, восемьдесят одну ошибку которого я доказал, на два года лишила меня свободы, поместив в полную изоляцию, и потом присудила два года ссылки в другое место под арест постоянной слежки.
Итак суду правосудия заявляю: “Если на Земном шаре есть справедливость, то она отвергнет и отменит приговор и постановление, осуждающие человека за толкование святого и истинного Божественного закона, действующего на протяжении тысяча трёхсот пятидесяти лет в общественной жизни трёхсот пятидесяти миллионов мусульман каждого века, опираясь на подтверждения и единое мнение трёхсот пятидесяти тысяч тафсиров и основываясь на тысяча трёхсотлетнем убеждении наших предков…” И я во весь голос объявляю об этом, дабы услышали эти слова и глухие уши этого века!
Интересно, если человек оставил политику и отошёл от общественной жизни и идейно и научно не принимает часть иностранных законов, которые по принуждению требований этой эпохи были временно приняты (в этой стране), то разве обвинение его за толкование этих аятов не будет отрицанием Ислама, предательством миллиарда наших религиозных и героических предков, а также обвинением ещё миллионов тафсиров?
Третья. Одной из причин моего наказания является якобы подрыв безопасности и нарушение общественного порядка. Используя вместо фактов весьма далёкую от возможного вероятность, составляющую один из ста или даже из тысячи, и придав ложный смысл пяти десяткам слов из сотни тысяч слов и предложений некоторых конфиденциальных брошюр и частных писем “Рисале-и Нур”, нас обвинили и наказали.
Я же, приводя в свидетели тысячи близких учеников “Рисале-и Нур”, а также всех тех, кто знаком с тридцатью-сорока последними годами моей жизни, говорю:
— Когда командующий английскими войсками, оккупировавшими Стамбул, посеял среди мусульман разногласия и даже, введя в заблуждение Шейх’уль-ислама и некоторых имамов, натравил их друг на друга, дабы воспользовавшись противостоянием партий “Итилафистов” и “Иттихадистов”, подготовить почву для победы греков и поражения национального освободительного движения, если в это время человек, благодаря усердию Эшрефа Эдиба, издаёт и распространяет направленное против англичан и греков такое произведение, как “Хутуват-и ситте” (“Шесть шагов”), чем рушит страшный план того командующего и не отступается от этого даже под угрозой казни и не бежит в Анкару, несмотря на то, что за это служение его вызывает туда правительство; а также, находясь в плену, не придаёт значения смертному приговору, которым ему угрожает Главнокомандующий Русской армии; и во время “событий Тридцать первого марта” одной речью приводит к подчинению восемь батальонов; и в военном трибунале, отвечая на вопрос заседающих там пашей: “Ты тоже реакционер, тоже требовал Шариата?” – не придавая никакого значения угрозе смертной казни, говорит: “Если конституционное правление состоит из тирании одной партии, то пусть будут свидетелями все джинны и люди, что я – реакционер, и за один–единственный пункт Шариата готов пожертвовать своей душой!” – чем побудил тех больших офицеров к изумленному одобрению и, вопреки ожидаемой казни, получает оправдание, а когда, освободившись, возвращается, вместо благодарности скандирует: “Да здравствует Ад для тиранов!”; и в Анкаре, в президиуме правительства, когда Мустафа Кемаль в гневе сказал ему: “Мы тебя вызвали сюда, чтобы ты изложил нам высокие идеи. Ты же пришёл, написал что-то про намаз и посеял среди нас разногласия!” – На что он в присутствии сорока-пятидесяти депутатов ему отвечает: “Самым высоким, после веры, является намаз. Несовершающий намаз – предатель. Предатель же отвергается”, – после чего тот наводящий ужас командующий принёс своего рода извинения и унял свой гнев; и, по-свидетельству полиции и властей шести вилайетов, он не замечен ни в одном случае, связанном с подрывом общественной безопасности; и не было случая чтобы кто-то из сотен тысяч учеников “Рисале-и Нур” участвовал в совершении какого-либо преступления (лишь однажды один маленький ученик оказал законную самооборону), и в какую бы тюрьму они не попали, везде становятся причиной исправления её узников, и, хотя по стране разошлись сотни тысяч экземпляров “Рисале-и Нур”, они не принесли ничего, кроме пользы, и от них нет никакого вреда, что подтверждают свидетельства двадцати трёхлетней жизни, оправданий трёх судов и правительств, а также слов и дел сотни тысяч учеников “Рисале-и Нур”, знающих его цену; и если этот человек сейчас является изолированным отшельником, одиноким, старым, бедным и, видящим самого себя в дверях могилы, и всеми силами и с полным убеждением, оставив тленные вещи, ищет искупления старых грехов и средства спасения своей вечной жизни и не придаёт никакого значения мирским званиям; и от своего усиленного сострадания, чтобы вред не коснулся невинных и стариков, не проклинает тех, кто его притесняет, то те люди, которые в отношении него говорят: “Этот старый отшельник нарушает общественный порядок, подрывает безопасность. Его цель – мирские интриги и его переписка ведётся ради этого мира, а значит он виновен”, – и с тем обрекает его на весьма тяжкие условия – конечно же сами виновны от земли до небес. И на Великом Суде они за это ответят!
Интересно, если человек одной речью приводит к подчинению восемь восставших батальонов и сорок лет назад одним выступлением делает своими сторонниками тысячи человек, а также не боится и не пресмыкается перед теми вышеупомянутыми тремя страшными командирами, и в суде заявляет: “Если у меня будет столько голов, сколько есть волос и каждый день будут рубить по одной из них, то и тогда я не предам родину, народ и Ислам, сдав оружие заблуждению и неверию, не согну голову перед тиранами”, и если при этом в Эмирдаге он не имеет никаких связей, кроме семи- восьми братьев по вечной жизни и трёх-четырёх помощников, то препоручаю вашей совести судить, насколько далеки от истины, порядочности и справедливости те, кто в обвинительном заключении пишут: “В Эмирдаге Саид скрыто действовал и с намерением подорвать общественный порядок отравил мысли части местного населения; и двадцать человек, находящихся вокруг него, восхваляли его и писали личные письма, что указывает на то, что этот человек ведёт тайную политику против реформ и правительства”, – и этими словами с бесподобной враждебностью и вероломством сажают его на два года в тюрьму и издеваются, заключая под полную изоляцию и не давая ему слова в суде!
Если человек удостоился общественных симпатий, в сто раз превышающих его истинную цену и одной речью привёл к подчинению тысячи людей, и после одного лишь его выступления тысячи людей вступили в общество “Союз магометан”, и он заставил пятьдесят тысяч человек одобрительно слушать его речь в мечети Ая-Софья, то разве возможно, чтобы этот человек три года усердствовал в Эмирдаге и склонил на свою сторону лишь пять-десять человек? И чтобы он оставил заботу об Ином мире и занялся политическими интригами? Чтобы близкую к нему могилу он вместо света наполнил бесполезным мраком? Разве такое может быть? Конечно, даже дьявол не сможет никого в этом убедить!
Четвёртая. Серьёзным поводом для моего наказания показано то, что я не надеваю шляпу.
Говорить мне не дали. Иначе тем, кто старается меня наказать я бы сказал: “В Кастамону я три месяца был гостем полицейского участка. Ни разу там никто мне не сказал: “Надень шляпу”. И я не надевал её в трёх судах и не оставлял голову непокрытой, при этом никто ко мне не придирался. И за двадцать три года некоторые безбожные тираны по этой причине неофициально заставляли меня переносить весьма неприятные и тяжёлые муки. И хотя дети и женщины, большинство сельских жителей, чиновники в своих конторах и те, кто носит берет не обязаны надевать шляп, и в том, чтобы её надевать нет никакой материальной пользы, те, кто пытается вновь наказать такого, как я, отшельника за то, что он не надевает головной убор, запрещённый всеми учеными–муджтахидами и шейх’уль-исламами, добавив к этому разные измышления, когда я итак уже двадцать лет страдаю из-за этого бессмысленного обычая, касающегося одежды; и хотя они, сравнивая с собой, не придираются к тем, кто посреди рынка, средь бела дня, во время Рамадана распивает спиртное и не совершает намаз, ссылаясь при этом на свободу личности, но настолько сурово, настойчиво и многократно стараются обвинить меня за мою одежду; так вот, несомненно, что, пройдя через вечную казнь смерти и постоянное одиночное заключение могилы, они на Великом Суде будут спрошены за эту свою ошибку!”
Пятая. Книги “Рисале-и Нур” удостоены одобрительных указаний тридцати трёх аятов Корана, а также одобрения таких святых людей, как Имам Али (да будет доволен им Аллах) и Гавс Азам (Гейляни), и при том за двадцать лет они помогли народу и отчизне достичь некого безвредного, но очень полезного уровня, несмотря на это, не имеющие важности даже крылышка мухи причины стали поводом для конфискации некоторых книг. И даже занимающее две страницы написанное в старые времена полностью справедливое толкование двух аятов, которое попало под амнистию и должно рассматриваться с учётом времени, стало причиной конфискации очень полезного и ценного четырёхсот страничного сборника “Зульфикара” с “Чудесами Ахмада”, который спас и укрепил веру сотни тысяч человек. И подобно этому, сейчас, придав ложный смысл одному-двум словам из тысячи содержащихся в каждой ценной брошюре “Рисале-и Нур”, пытаются тысячу этих полезных брошюр изъять, что подтвердит любой, кто слышал это третье обвинительное заключение и видел распространённое нами постановление. Мы же лишь скажем:
لِكُلِّ مُصٖيبَةٍ اِنَّا لِلّٰهِ وَاِنَّٓا اِلَيْهِ رَاجِعُونَ ۞ حَسْبُنَا اللّٰهُ وَنِعْمَ الْوَكٖيلُ
“Во всех бедах (мы говорим): «Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к Нему мы возвращаемся!»” “Довольно нам Аллаха, Он – прекрасный Доверенный”.
Шестая. Тем, кто желает меня обвинить за то, что некоторые ученики “Рисале-и Нур”, получив от этих книг необыкновенные обоснования и очевидные знания веры, в виде некого поощрения и поздравления, одобрения и благодарности с преувеличенно хорошим мнением излишне меня хвалят, я скажу:
— Поскольку будучи бессильным, слабым, одиноким, сосланным, лишённым хорошего почерка и в состоянии, когда против меня велась отвратительная пропаганда, я нашёл для себя настоящим избавлением и утешением эти ценные истины из лекарств Корана и святых истин веры, то с уверенностью в том, что они послужат полноценным лекарством также для этого народа и детей этой страны, я решил их записать. Поскольку из-за моего очень плохого почерка я весьма нуждался в помощниках, то помощь Всевышнего дала мне преданных, близких и надёжных помощников. Конечно, если я полностью отвергну их доброе мнение и искренние похвалы и оскорблю их чувства порицанием, то это будет сродни предательству и враждебности по отношению к этим сияниям света, взятым из сокровищницы Корана. И, чтобы не отталкивать этих помощников с алмазными перьями и героическими сердцами, я обращаю их восторженные похвалы, адресованные моей заурядной и несостоятельной личности, в адрес обладателя истинных достоинств, являющегося неким духовным чудом Корана – в адрес “Рисале-и Нур” и духовной личности его верных учеников. И, говоря, что они стократно преувеличивают моё значение, я в некотором отношении отталкиваю их чувства. Интересно, разве есть хоть какой-то закон, который считает преступником человека за то что, когда он не желает этого и воздерживается его хвалят другие, что чиновник, действующие во имя закона, обвиняет меня?
И на пятьдесят четвёртой странице (написанного против нас) постановления, распространённого нами, написаны следующие мои слова: “Та великая личность конца времен будет родом из семьи Пророка. Мы, ученики “Рисале-и Нур”, можем лишь в духовном отношении считаться членами этой семьи. И, согласно принципу “Нура”, желать собственного превосходства, личного преимущества и степени ни в каком отношении нельзя. Чтобы не портить искренность служения “Рисале-и Нур”, если мне будут даны степени Иного мира, то я считаю себя вынужденным от них отказаться”. И снова в постановлении, на двадцать второй и третьей страницах записана моя следующая мысль: “… Осознавать свои недостатки, свою слабость и нужду и самоуничиженно обращаться к Всевышнему – в этом отношении я считаю себя более, чем кто-либо иной, бедным, бессильным и ущербным. В таком случае, если даже весь народ начнёт меня восхвалять и прославлять, то и тогда они не заставят меня поверить в то, что я хороший и имею какие-то совершенства. Чтобы полностью не отвратить вас от себя, я не стану говорить о многих скрытых недостатках и плохих качествах моего третьего, истинного лица. Всевышний по Своей благосклонности, словно самого простого рядового солдата, использует эту мою личность в раскрытии тайн Корана. Да вознесётся Ему бесконечная хвала. Нафс абсолютно низок, обязанность абсолютно высока”. – И хотя эти слова имеются в постановлении, я обвиняюсь в том, что меня хвалят другие люди и, подразумевая “Рисале-и Нур”, наделяют меня качествами великой личности, указующей истинный путь. В таком случае, конечно, те, кто делает меня в этом виновным, заслуживают понести за эту ошибку страшное воздаяние.
Седьмая. Несмотря на то, что мы и все книги “Рисале-и Нур” были оправданы Денизлинским судом, уголовным судом Анкары и кассационным судом и нам были возвращены все наши книги и письма и, как постановили в кассационном рассмотрении: “если даже допустить, что Денизлинское оправдание ошибочно, то оно уже вступило в силу, снова пересматривать нельзя”. И при этом в Эмирдаге я три года жил изолированно, и лишь два-три ученика портного по очереди помогали мне, и очень редко я в течении пяти-десяти минут беседовал с некоторыми религиозными людьми и больше ни с кем без необходимости не разговаривал, и лишь в одно-единственное место я для поддержки “Рисале-и Нур” отправлял одно письмо в неделю и больше никуда, и даже своему брату – муфтию – за три года написал лишь три письма, и оставил написание книг, которым занимался двадцать-тридцать лет, и написал лишь одну полезную для всех людей Корана и веры, занимающую двадцать страниц брошюру, состоящую из двух пунктов: первый – разъясняющий мудрость повторов, содержащихся в Коране, второй – некоторые вопросы относительно ангелов; и занимался лишь составлением больших сборников из брошюр, возвращённых судом, и, поскольку суд вернул нам пятьсот экземпляров “Великого Знамения”, написанных старыми буквами, и так как множительная техника официально не запрещена, то, с намерением принести пользу исламскому миру, я дал разрешение своим братьям размножить её для распространения и занимался исправлением ошибок; и абсолютно не связан ни с какой политикой; и, хотя мне было официально разрешено вернутся на родину, я, в отличии от всех ссыльных, чтобы не вмешиваться в мирские дела и политику, избрал тоскливую чужбину и не поехал домой… И теми, кто, не смотря на это, старается в этом третьем обвинительном заключении, посредством безосновательных приписок, ложных измышлений и неверных смыслов выставить меня преступником, руководят два страшных замысла, о которых говорить сейчас я не стану. Лишь скажу: могилы и Геенны достаточно, препоручаю (их) Великому Суду.
Восьмая. Поскольку “Пятый Луч”, после того, как он два года находился в руках судов Денизли и Анкары, был нам возвращён, мы его поместили в конце большого сборника “Сираджуннур”, вместе с моей защитительной речью, послужившей нашему оправданию в Денизлинском суде. Хотя до этого мы его никому не показывали, но, поскольку суды его обнародовали и, с оправданием, вернули нам обратно, то, посчитав, что в нём нет никакого вреда, я дал разрешение на его размножение. К тому же, основу этого “Пятого Луча” составляет толкование хадисов с аллегориями (муташабих), написанное ещё тридцать-сорок лет назад. Часть этих хадисов, издавна имевших распространение среди мусульман, некоторые хадисоведы назвали слабыми. И, поскольку их прямой смысл стал поводом для споров, то, чисто для того, чтобы спасти верующих от сомнений, было написано это толкование. Однако, поскольку через некоторое время часть этих необыкновенных объяснений проявилась в действительности, то мы сделали его конфиденциальным, дабы не было неправильно воспринято. Затем его изучили многие суды, став причиной их огласки, при этом они вернули его нам. И теперь, не смотря на все это, снова винить меня за него – насколько является далёким от справедливости, соблюдения прав и совести. Оставляем это на совести тех, кто вынес нам приговор на основании собственных убеждений, а их самих препоручаем Великому Суду, говоря:
حَسْبُنَا اللّٰهُ وَنِعْمَ الْوَكٖيلُ
“Достаточно нам Аллаха, Он – Прекрасный Доверенный!” (Коран 3:173)
Девятая. Очень важно. Однако ради того, чтобы обвинившие нас изучили “Рисале-и Нур”, я не стал писать об этом, чтобы их не злить.
Десятая. Очень мощно и важно. Однако опять же, не желая их обижать, писать я пока не стал.
Содержащийся в полной изоляции
Саид Нурси
***
Часть заявления, направленного в совет министров, пятнадцать лет назад, во время суда в Эскишехире (*)
О, управляющие и решающие!
Я подвергся несправедливости, пример которой редко увидишь в этом мире. Поскольку молчать в ответ на неё будет неуважением к праву, то я вынужден огласить одну важную истину. Хочу сказать: или покажите моё преступление, за которое по-закону меня можно казнить и бросить на сотню лет в тюрьму, или докажите, что я полностью сошёл с ума, или же дайте мне, моим книгам и друзьям полную свободу, возместив нам весь ущерб за счёт тех, кто нам его причинил.
* Примечание: Поскольку пятнадцать лет назад это обращение было по той же самой причине написано в совет министров, то сейчас я снова вынужден по тем же причинам без изменений отправить его в связанные с этим делом инстанции.
Да, у каждой власти есть какой-то закон, какая-то основа. И наказание даётся в соответствии с тем законом. Если в законах республиканского правления нет ничего, что бы сделало меня и моих друзей заслуживающими самого тяжкого наказания, то конечно необходимо следует с одобрением, вознаграждением и извинениями дать нам полную свободу. Потому что если это, находящееся перед глазами, моё весьма важное служение Корану было бы направлено против власти, тогда меня нельзя было бы наказать лишь годом заключения, а нескольких моих друзей – шестью месяцами. Скорее меня нужно было бы посадить на сто один год или даже казнить, и дать самые тяжёлые наказания тем, кто серьёзно связан с моим служением. Если же наше служение не противостоит власти, тогда нас нужно не то что не наказывать, не арестовывать и не обвинять, а скорее встречать с одобрением и поощрениями. Потому что это такое служение, выразителями которого стали сто двадцать частей “Рисале-и Нур”, и с этим служением был преподан урок европейским философам и разрушены их основы.
Конечно, это действенное служение внутри страны или приведёт к очень страшному результату, или же принесёт весьма полезные, высокие и научные плоды. Поэтому мне не может быть дано наказание в один год, подобное детским играм, под видом которого хотят ввести в заблуждение и обмануть общественное мнение, а также прикрыть те интриги и ложь тиранов в отношении нас. Такие, как я или бывают казнены и горделиво поднимаются на эшафот, или же остаются свободными, занимая достойное их положение.
Да, некий искусный вор, способный украсть алмазы, стоимостью в тысячи лир, своровав десятикопеечный кусок стекла, рискует получить такое же наказание, как и за украденный алмаз. Невыгодность этого поймёт любой вор на свете, и даже любой обладатель разума. Такой вор бывает хитрым и такую бесконечную глупость совершать не станет.
Господа! Пусть, как вы возомнили, я буду подобен тому вору. Вместо того, чтобы девять лет сидеть в изоляции в каком-то затерянном селе Испарты и настраивать против власти мысли нескольких наивных бедолаг, получивших сейчас вместе со мной очень лёгкие наказания, подвергая тем самым опасности и себя, и свои книги, являющиеся целью моей жизни, я мог бы, как в старые времена, заняв какой-либо большой пост в Анкаре или Стамбуле, обращать к преследуемой цели тысячи людей. А тогда я получил бы не какой-то ничтожный срок, а вмешался бы в этот мир со всем достоинством, соответствующим моему принципу и служению.
Да, не для гордыни и самовосхваления, а для того, чтобы показать ошибки желающих опустить меня до несущественной, бесполезной и заурядной степени, я вынужденно и смущённо вспоминаю свои самодовольные, показушные состояния прошлого и говорю:
— Человек, который, по свидетельству видевших мою старую, опубликованную защиту, носящую название “Диплом двух школ несчастья”, во время “событий тридцать первого марта” одной речью приводит к подчинению восемь взбунтовавшихся батальонов; и, как однажды было написано в газетах, во время Войны за Независимость одним выступлением, носящим название “Шесть шагов”, обращает ученую мысль Стамбула против англичан, чем приносит серьёзную пользу национально-освободительному движению; и в Ая-Софье с интересом выслушивается тысячами людей; и шквалом аплодисментов встречается на собрании депутатов в Анкаре; и убеждает это собрание принять – за подписью ста шестидесяти трёх депутатов – ассигнование ста пятидесяти тысяч банкнот на строительство медресе и исламского университета; и под гневом президента республики в президиуме министров, не утратив рвения отвечает с полной выдержкой и агитирует за намаз; и в Управлении Шейх’уль-Ислама, по единому мнению объединённого правительства, выглядит достойным того, чтобы в действенном виде убедить европейских философов принять исламскую мудрость; и на линии фронта пишет книгу “Ишарат’уль-Иджаз”, нынче конфискованную, которую бывший в то время главнокомандующим Анвар-Паша посчитал настолько ценной, что с неким почётом, которого в такой степени он не оказывал никому, поспешил ей на встречу, и, чтобы иметь долю в благе и славе этого подарка войны, выделил бумагу для его печатания и одобрительно отозвался о военных подвигах этого его автора… Так вот, такой человек не опустится до уровня какого-то конокрада, похитителя девушек или карманника, чтобы испачкаться самым низким преступлением и опозорить достоинство своего знания, святость своего служения и тысячи своих ценных друзей, чтобы вы потом могли судить его, как какого-то простого вора, укравшего козу или барана, и посадить на один год… И смертную казнь этот человек считает для себя лучшим исходом, чем после десяти лет мучения от беспричинной слежки теперь снова, вместе с годом тюрьмы, ещё год находиться под наблюдением и терпеть угнетения от какого-нибудь недоброжелательного сыщика или простого полицейского (когда он не мог вынести гнёта даже падишаха).
Если бы такой человек вмешался в мирские дела и если бы у него было на то желание, и если бы ему это позволяло его святое служение, то его вмешательство было бы десятикратно более громким, чем события Менемена и инцидент с Шейхом Саидом. Звук пушки, способный прогреметь на весь мир, не опуститься до комариного писка.
Да, внимательному взору правительства республики я представляю следующее: данное положение указывает на то, что эти беды на меня насылают действия тайного комитета. Проводимые им пропаганда, интриги и страх, направленные против нас, раскручены в небывалом до сей поры, всеохватном виде. Доказательством чего является то, что, хотя у меня есть сотня тысяч друзей, за эти шесть месяцев ни один из них не смог мне написать ни одного письма, не смог отправить ни одного приветствия. По наущению интриганов, старающихся обмануть власть, повсюду, от самого восточного вилайета, до самого западного, ведутся допросы и обыски.
Так вот, проворачиваемый этими интриганами план был рассчитан на некий инцидент, по причине которого я и тысячи подобных мне людей получили бы самое суровое наказание. Однако результатом стало наказание, напоминающее то, которое получают за инцидент с самой заурядной кражей, совершенной самым простым человеком. Из ста пятнадцати человек лишь пятнадцать невинных получили срок по пять-шесть месяцев. Интересно, если в руке у любого обладателя разума будет очень острый алмазный меч, то станет ли он им слегка колоть хвост огромного льва или дракона, чтобы тот напал на него? Если его целью является самооборона или схватка, то он направит меч в другое место.
Так вот, на ваш взгляд и в вашем воображении вы видимо, восприняли меня подобным тому человеку, что дали мне такое наказание. Если я совершу настолько противоречащее разуму и не укладывающееся в уме действие, тогда не то что не нужно, внушая ужас, пропагандой поворачивать против меня общественное мнение огромной страны, а следует просто отправить меня в сумасшедший дом, как обычного безумца. Если же я являюсь тем человеком, какому вы придали такую важность, то он не станет направлять свой острый меч на хвосты тех льва и дракона, чтобы раздразнить их и заставить броситься на себя. Наоборот, насколько сможет он будет себя защищать. Подобно тому, как я добровольно избрал некое десятилетнее отшельничество и, терпя трудности, превышающие человеческие возможности, ни коим образом не вмешался в политику и не захотел этого. Потому что моё святое служение мне это делать запрещает.
О, решающие и управляющие! Если человек – как было написано в газетах двадцатипятилетней давности – одним выступлением делает своими единомышленниками тридцать тысяч человек, и приковывает к себе внимание огромной действующей армии, и отвечает шестью словами на вопросы главного английского священника, желающего ответ из шестисот слов, и у истоков провозглашения свободы произносит речи, подобно самому известному дипломату, то как это возможно, чтобы в ста двадцати написанных им брошюрах к этому миру и политике были обращены лишь пятнадцать слов? Разве хоть какой-то разум согласится с тем, что этот человек преследует политические цели, его стремления направлены на этот мир и на противостояние властям? Если бы такой, как он, человек думал о политике и о вмешательстве в дела властей, то даже в одной брошюре он в сотне мест явно и косвенно дал бы это почувствовать. Интересно, если бы его целью была политическая критика, то разве в его книгах не нашлось бы других оснований для претензий, кроме одного-двух законов о наследовании и женском покрывале, действующих с давних пор?
Да, человек, следующий некой политической идее, оппозиционной режиму власти, совершившей великую реформу, мог бы найти не один-два известных повода для критики, а сотни тысяч. Словно у правительства республики имеется лишь один-два маленьких вопроса, касающихся реформы. У меня же не было абсолютно никакого намерения его критиковать, и при этом в одной-двух моих книгах, которые я написал давно, есть лишь несколько слов, и не смотря на это, про меня говорят: “Нападает на реформу и режим власти”. Так вот, я тоже хочу спросить: “Разве одному научному вопросу, который не может служить причиной даже самого мелкого наказания, можно придавать такой внушающий опасения образ и задействовать в этом огромную страну?”
Итак, то, что мне и нескольким моим друзьям дали простое и незначительное наказание и при этом по всей стране против нас велась такая сильная пропаганда, пугали народ, отвращая его от нас, и для того, чтобы выполнить дело, которое может исполнить один местный человек – т.е. для моего ареста – в Испарту прибыл министр внутренних дел Шукру Кая с серьёзными силами, и председатель совета министров Исмет отправился в этой связи в восточные вилайеты, и мне в тюрьме два месяца было полностью запрещено с кем-либо общаться, и на этой чужбине и в одиночестве никому не позволялось даже справиться о моем состоянии и передать мне привет, все это показывает какую-то бессмысленную, немудрую и беззаконную ситуацию, будто огромное, как гора, дерево вырастили ради одного маленького, как горошина, плода. Это не может быть делом не то что такой законной и более других уважающей законы власти, как республиканское правительство, но и вообще никакой власти, которая для разумно ведения дел названа правительством.
Я желаю лишь своих законных прав. Тех, кто во имя закона творит беззаконие я обвиняю в совершении преступления. Надеюсь, что законы республиканского правительства отвергнут произвол таких преступников и восстановят меня в моих правах.
Саид Нурси
***
Один образец истинности “Рисале-и Нур”
Напоминание
Совестливые и просвещённые люди, ознакомившись с этой, написанной девятнадцать лет назад темой(*), убедятся в том, что все части собрания книг “Рисале-и Нур”, состоящего из ста тридцати разделов, свободны и чисты от каких бы то ни было политических и мирских целей, и написаны полностью в духе и сути веры и стремлений к Иному миру. Эту явную и прочную истину подтвердили также долгие изучения и очень тонкие исследования, проведённые судами Эскишехира, Испарты, Денизли и Афьёна. В этой связи желаем вашей заинтересованности и помощи в возвращении нам всех наших книг, которые спасли веру сотен тысяч людей и удостоились одобрения читавших их учёных ислама и всего мусульманского мира, и в которых кассационный суд не нашёл ничего, в чём бы имелся состав преступления, и которые вот уже больше двадцати месяцев находятся под арестом в Афьёнском суде.
Большая часть этих книг, лежащих в Афьёнском суде, были изъяты у наших товарищей, которые были освобождены раньше. Они же, сказав: “Наши книги мы отдаём их хозяину – нашему Устазу. Пусть они будут вручены ему”, – передали их мне. Особенно это касается нашего позолоченного Корана, при написании которого проявилось чудо совпадения, и который среди бессмысленно изъятых у нас книг уже два года лежит в суде. Мы ждём, что наши книги и Коран, которые были прежде всего возвращены нам судами Денизли и Анкары, вернут нам срочным образом.
Саид Нурси
***
* Примечание: Это “Шестнадцатое Письмо”, написанное задолго до Эскишехирского и Денизлинского судов, словно прошло через три суда, отвергает все их возражения, что явно показывает его удостоенность некого чудесного дара со стороны благосклонности Всевышнего.